которые должны быть во всяком гражданском обществе. Световидов есть олицетворение благородного человека и поэта-меланхолика. Никак не могу догадаться, что могло возбудить в вас сомнение! Вы, верно, читали «Семейство Холмских», «Черную женщину» Греча[1405]. Там есть и ханжи, и всякая всячина. У Греча даже военные люди, которых наши романисты представляли всегда образцами благородства, изображены, как следует, такими же людьми, как и мы, статские, и даже подлецы выбраны из военного сословия. Ужели я один так несчастен, что мои характеры не могут показаться в публику! Исключить фразу, мысль, выражение, – другое дело; но выкинуть лица из романа значит изорвать роман и заставить автора написать другой. Вы сами автор[1406] и знаете, что сшивать роман после выпуска несколько лиц совершенно невозможно.

Почтеннейший Александр Васильевич! Нет в мире человека, который бы более уважал вас! Это доказал я при всяком случае, где была о вас речь. Не поверите, как больно сердцу моему, что такой умный и благородный человек, как вы, сомневается в чистоте моих намерений и причиняет расстройство в делах Смирдина и моих! Я лучше согласился бы пролежать в горячке, чем испытать это горе! Клянусь вам счастием моих детей, что кроме нравственной цели не имею я никого в виду. Живу я в удалении от людей и общества и не хочу задевать никого. Но писать нельзя иначе, как изображая характеры возможные, а таким образом в мире всегда найдется что-нибудь похожее. В романе, кажется мне, главное дело цель, мысли и правила, и в этом отношении если я и погрешил, то, верно, сам не зная как, потому что я посвятил себя служению истины и добрых нравов, а потому ни за что не соглашусь написать, не только напечатать, что-либо вредное обществу. О политике же нет и помину!

Вторая часть Чухина будет развязка. Зло покроет стыдом злых, добро доставит добрым величайшую награду, наслаждение души. Впрочем, я бы чрезвычайно благодарен был вам, если б вы посвятили мне полчаса времени и написали, как вы желаете, чтоб я дорисовал лица, которые ввергли вас в сомнение. Вторая часть еще в работе, и я могу дать цвет лицам, какой вам угодно. Не есть ли это вернейшее доказательство, что у меня нет никакой личности и что лица мои суть только пружины для нравственной завязки и развязки романа? Умоляю вас и заклинаю всем священным для вас, даже памятью покойного, нашего общего несчастного друга[1407], не откажите в моей просьбе и откройте мне ваш образ мыслей, чтобы я мог ему последовать и тем рассеять все ваши сомнения. – Душа моя перед вами!

Прошу вас покорнейше, подпишите первую часть «Чухина» и отдайте Смирдину. Пусть он печатает, не выдавайте билета на пропуск. Я сам явлюсь к вам со 2-й частью, и если и тогда бедный мой «Чухин» вам не понравится и покажется вредным, тогда я приму на себя издержки за печатание 1-й части и предам огню обе части, а примусь за другое сочинение, ибо не постигаю, как можно будет склеить обдуманный роман, выбросив из машины пружины. Во второй части делайте, что угодно для пояснений и дискульпаций[1408]. Я вперед на все согласен, ибо имею к вам неограниченную доверенность и люблю вас душевно.

Рекомендованный Вами Фролов был и бывает у меня[1409]. Спросите: как я принял его, как только он произнес ваше имя! – Верьте, Александр Васильевич, что у вас нет человека, который бы так вас знал и любил, как пребывающий с душевным уважением Ф. Булгарин

Карлово, возле Дерпта

31 окт[ября] 1834

2

Милостивый государь Александр Васильевич!

Да прольет Бог в душу вашу и в сердца членов вашего семейства ту радость и наслаждение, какие ощущал я при чтении вашего письма, исполненного благородства и деликатности! – Клянусь вам честью и счастием детей моих, что слезы невольно выступили у меня! Эти слезы драгоценнее всего в мире! Как редко встречался я в жизни с такими людьми, как вы! – Нетерпеливо ожидаю той минуты, в которую прижму вас к сердцу с моею солдатскою дерзостью.

Насчет моего «Чухина» честь имею уведомить, что таинственный незнакомец не есть вовсе политическое лицо и не имеет никаких политических теорий, о которых даже нет и помину в целом романе. О политике и правлении нет решительно ни одного слова в романе. Таинственное лицо есть тот самый человек, о котором упоминается, что он убил свою любовницу и сослан в Сибирь. На поверку выйдет, что он не убил своей любовницы, что она была его законная жена, с которою он обвенчался тайно, что его жена была презлое творение и однажды она бросилась к нему, чтоб вцепиться в волосы[1410], он толкнул ее, она упала об угол виском, и дух вон! Но как свидетелей при этом не было, и все улики были противу него, то он и должен был подвергнуться наказанию. В Сибири странствующий доктор дал ему зелья, он заснул, его почли мертвым, и доктор вывез его за границу. Несчастный должен скрываться под чужим именем. Княгиня [ – ] дочь его. Вся эта запутанность выдумана мною, чтоб как-нибудь занять читателя. Ни политики, ни даже сатиры нет тут вовсе, а просто сказка сказкой. Итак, на этот счет будьте совершенно спокойны. Цель нравственная и поучительная.

Касательно фраз и слов – ваша полная воля! Делайте, что почитаете лучшим. Спорить и прекословить не буду.

От вас зависит отдать 1[-ю] часть Смирдину или подождать до моего приезда, который не может быть прежде половины декабря, ибо у нас и надежды нет на зимний путь[1411]. Тепло, мокро и грязь по уши.

Ваш Фролов [ – ] премилый малый, но ужасно слаб здоровьем и уже покашливает. Латынь и немецкий язык срежут его, и я боюсь, чтоб излишнее прилежание не свело его в могилу. Жаль!

Почтеннейший и благороднейший Александр Васильевич! Верьте душе моей: во всяком случае вы найдете во мне человека, который за вас постоит жизнью, честью и именьем! Я не умею ни любить, ни ненавидеть вполовину и не переменчив в связях душевных. По несчастью, мало осталось на свете людей, которых я люблю вполне!

С душевною преданностью и истинным уважением честь имею быть вашим покорным слугою

Ф. Булгарин

21 ноября 1834[1412]

Карлово возле Дерпта

3

Фаддей Булгарин просит покорнейше почтенного цензора, которому достанется читать рукопись 2-й части «Записок Чухина», о нижеследующем:

1) Если б какое место показалось