— Латно, латно, — поспешно закивал шофер, дергая рычаг, и автомобиль тронулся.

«Даймлер» отчаянно трясся и переваливался на колдобинах Шлиссельбургского проспекта, выхватывая светом фар — то взлетающим, то опускающимся — вихри снежинок, ухабистую дорогу, редкие жилые дома, глухие фабричные стены и ворота, амбары и пакгаузы, за которыми временами появлялось и исчезало смутное ледяное зеркало Невы.

— Я шеловек меленький, — говорил шофер, уже несколько отошедший от первого испуга, — мне скашут — веси, я всекда скашу: латно. Они скашут — молши, я, латно, молшу. Я, знаете, еще хочу попасть шивой, томой, Хельсингфорс…

— Попадешь. Если все будет ладно и будешь молчать, — сказал Чухонцев.

— Я буду, — сказал финн.

Автомобиль свернул в узкий переулок, где тянулся бесконечный забор; потом забор кончился, потянулись сараи и склады. Повороты стали чаще и круче. Из темноты обозначилось что-то вроде большого двора, замкнутого с трех сторон. Шофер, не глуша мотор, остановил машину и оглянулся на Чухонцева. Его лицо снова выражало неподдельный страх.

— Лиин-фу — ушасный шеловек, — тихо проговорил он. — Кирпиш рубит рукой. Сам вител…

— Вызовешь его сюда, — сказал Чухонцев. — Скажешь — надо поговорить. Я жду в автомобиле.

Шофер кивнул, открыл дверцу.

Застывшие лучи фар упирались в стену деревянного домика с крыльцом и красновато светящимся оконцем. Шофер возник перед машиной, отбросив на стену широкую тень; обернулся в нерешительности, сделал несколько робких шагов к дому, постучал. Ему открыла невидимая рука, и он исчез за дверью.

Чухонцев быстро огляделся.

Хибары вокруг плотно жались друг к другу, громоздились поленницы дров; груды непонятных бочек и ящиков были сложены за покосившейся изгородью, от которой в темноту протянута была веревка с заледенелым бельем… Третья сторона двора, когда глаза привыкли к темноте, оказалась глухим кирпичным брандмауэром, уходящим высоко вверх.

Дверь дома открылась снова. Китаец со шрамом сощурился от яркого света. За ним на крыльце появился шофер. Оба направились к автомобилю.

И вдруг — разом — оба вывалились из освещенного пространства в темноту, спустя мгновение возникли у «Даймлера», распахнув одновременно, с двух сторон, задние дверцы — и в руке у китайца взметнулся пистолет.

Но Чухонцева в машине не было.

Китаец и шофер сквозь пустое пространство озадаченно глядели друг на друга. Потом — словно почувствовав что-то затылком, китаец резко отпрыгнул и выстрелил, обернувшись в прыжке.

Тут же загремели ответные выстрелы.

Чухонцев с револьвером, зажатым в вытянутых руках, четко выпускал в китайца пулю за пулей.

Китаец пронзительно вскрикнул, упал ничком. Шофер на четвереньках отполз в темноту — и в ужасе ринулся прочь.

Спрятав револьвер, Чухонцев подбежал к тарахтящей машине, вскочил за руль, со скрежетом включил передачу. «Даймлер» неуклюже прыгнул вперед. Чухонцев, навалившись, выворачивал руль.

В мечущемся снежном конусе света замелькали появившиеся откуда-то люди.

Бок автомобиля ударился о стену, о столб; зацепилась и оборвалась веревка; белая гирлянда задубеневшего белья, хрустя и ломаясь, потянулась за машиной.

Задевая углы сараев, круша ящики и поленницы, тараня изгороди, Чухонцев прибавлял газ — и наконец помятый и ободранный «Даймлер» выскочил на проспект.

Фары высветили фигуру бородатого городового, бежавшего, прижимая к боку шапку.

— Кто-то стрелял — не слышали? — крикнул он.

— Я стрелял, — отвечал Чухонцев, и ошалевший городовой канул во тьму.

Некоторое время автомобиль, не меняя направления, трясся по изрытой мостовой. Из-за прибрежных строений показалась Нева и широкий пустой причал. Чухонцев круто повернул к реке.

«Даймлер» перепрыгнул глубокую канаву — теперь он катился по причалу напрямик к его краю.

Чухонцев распахнул дверь и прыгнул, покатившись по дощатому настилу. Хрустнул лед — и гулко плюхнуло впереди.

Чухонцев поднялся.

Черная взбаламученная вода, на которой колыхались расколотые льдины, светилась изнутри ацетиленовым сиянием. Потом сияние поблекло — и угасло.

Стихал плеск воды, успокаивался лед и затягивал полынью.

Чухонцев перевел дыхание, достал из кармана часы, приблизил к глазам… и вместе с их тиканьем, ведущим стрелку к двенадцати, в тишину ворвался далекий стук колес.

Поезд несся в ночи — вернее, неслась в темноте вереница окон, светящихся приглушенным светом сквозь вагонные занавески.

Но последние четыре окна как-то странно и все более отделялись от остальной вереницы, отставая и замедляя движение… осветилась передняя площадка, и на ней появилась фигура человека, беззвучно машущая руками в увеличивающийся черный разрыв.

И вдруг — полыхнула под колесами ослепительная вспышка, и одинокий вагон с грохотом окутался дымом…

Отворилась дверь с зелено-фиолетовыми витражами, обрушилась бравурная музыка — Чухонцев, в своем клетчатом костюме гольф, вошел в зал «Колизеума».

Новогодняя ночь была в самом разгаре. Сияла елка. Не виднелось свободных мест, пестрели маскарадные наряды. Дымным был воздух, взлетал серпантин, сыпалось конфетти, гул голосов сливался с оркестром в беспорядочный фон, под который на эстраде двенадцать девушек, одетых Дедами Морозами, высоко поднимая из-под «тулупов» ноги в ажурных чулках, исполняли кэкуок.

Чухонцев оглядывал зал. Он разглядел Бобрина и графа в компании дам и офицеров, среди которых отметил рыжеватого штабс-капитана из Генерального штаба. Следуя взглядом далее, увидел Гея, сидящего за соседним столиком. И здесь его взгляд прекратил свое движение.

Чухонцев поправил галстук, провел рукой по волосам — и неспешно, через весь зал, направился к столику Гея.

Гей тоже заметил Чухонцева и глядел на его приближающуюся фигуру.

Заметил Чухонцева и рыжеватый штабс-капитан из контрразведки; что-то, наклоняясь, сказал Бобрину — и на идущего Чухонцева с любопытством обратил взоры весь столик.

Но было в его медленном, целеустремленном движении нечто такое, отчего веселое любопытство за столом обратилось вскоре в неясную тревогу. Штабс-капитан настороженно посмотрел на Гея и снова — на Чухонцева. Бобрин приподнялся… один Гей ожидал приближения Чухонцева, сохраняя полное спокойствие.

Наконец Чухонцев подошел к его столу и остановился.

— Майор Зигфрид Гей? — произнес он.

— Но мы, кажется, знакомы? — ответил Гей. — Что вам угодно?

— Совершить возмездие, — внятно сказал Чухонцев и вынул из-за пазухи револьвер. — В сторону, господа!..

Он поднял револьвер, окружающие испуганно шарахнулись от столов, опрокинулись бокалы, взвизгнули дамы.