Позднее А. Х. Поляков оформил это предложение, и мы четверо (Поляков, Чучаев, Пирожкова и Пашин) получили авторское свидетельство. Одна я никогда не получила бы авторского свидетельства, так как не знала, как это делается, да и времени на хлопоты у меня не было. Это был второй случай, когда мне пришлось поделиться своим авторством с другими. И больше я никогда не оформляла свои предложения.

На первых очередях строительства Московского метрополитена многие вспомогательные сооружения проектировались с внешними бетонными обделками и внутренними железобетонными «рубашками» с оклеечной гидроизоляцией.

Моя группа разработала проект конструкции станционных проходов с металлической изоляцией.

И с 1952 года на Метрострое началось ее применение на всех станциях; и даже там, где мы, проектировщики, жалея металлический лист, оставляли оклеечную изоляцию на каких-нибудь менее ответственных сооружениях, строители всегда добивались замены проекта. Часто строители сами заменяли изоляцию, зная толщину листа, диаметр анкеров и их расположение.

Я составила технические условия для применения металлической изоляции вместо оклеечной, и эти условия были изданы и разосланы на все строительства станций. Однако, осуществляя авторский надзор, и я, и инженеры моей группы иногда замечали различные нарушения технических условий. Это заставило меня пойти на хитрость.

Когда у главного инженера Метропроекта В. Л. Маковского собрали всех начальников строительства новой линии метрополитена и всех главных инженеров, чтобы рассказать им, какие новшества мы закладываем в проект новой линии, я выступила и сказала совершенно серьезно, что применять металлическую изоляцию не будем, а вернемся к оклеечной. Я неоднократно заставала безобразное отношение строителей к качеству металлической изоляции, что заставляет нас отказаться от нее в дальнейшем.

Что тут началось! В один голос все начальники строительств, как дети, стали обещать мне, что больше этого никогда не будет, что они будут следить за качеством сами. Они очень испугались. Применение металлической изоляции взамен оклеечной было настоящей революцией на Метрострое.

А моя популярность среди строителей выросла еще больше.

Жизнь в Метропроекте не ограничивалась одной только проектной работой, наш партийный комитет должен был проводить с сотрудниками и политическую, воспитательную работу. Во время выборов в ЦК мы должны были вести агитацию среди населения, агитировать за того единственного кандидата, которого ЦК партии выдвигало на эти так называемые выборы.

Я думаю, что большинство наших сотрудников понимали, что эти «выборы» — фальшь, издевательство над народом, но все молчали. Бывали в Метропроекте и политические занятия раз или два в неделю, где нам рассказывали, а чаще читали в газете «Правда» о делах ЦК партии и о событиях в стране. Эти занятия, как правило, проводили наиболее проверенные, но плохо владеющие русским языком члены партии. На них надо было обязательно присутствовать и даже проявлять активность.

После окончания войны, после победы на всех предприятиях страны, во всех учреждениях проводились митинги. Такой же митинг по случаю победы был назначен в Метропроекте. Партийный комитет, подбирая выступающих, наметил и меня — быть может, хотел проверить мою лояльность. Я была в панике: надо было подготовить речь, выучить ее наизусть, чтобы не читать по бумажке, что мне казалось унизительным для интеллигентного человека.

Вечером я зашла к моей приятельнице Валентине Ароновне Мильман и рассказала ей о моем затруднении, вовсе не надеясь на ее помощь. И вдруг она говорит: «Я как раз печатаю статью Эренбурга о нашей победе над фашизмом, предназначенную для одного зарубежного журнала. Прочитайте ее». Я прочитала и записала из этой статьи несколько очень хлестких и вдохновенных фраз, с помощью которых я уже спокойно составила свое короткое выступление, а потом выучила его наизусть.

Моя речь на митинге произвела на всех сильное впечатление. Таких слов по случаю победы не мог найти никто из выступавших. Благодаря Эренбургу я выслушала массу комплиментов и одобрение партийного комитета.

Была у меня в Метропроекте и одна крупная неприятность. Еще в 1945 году на совещании в Министерстве транспортного строительства Илья Давыдович Гоцеридзе, к тому времени уже заместитель министра, сказал мне: «Хорошо, что во время войны Вас не было в Москве. Вами интересовались органы». А когда, наверное, уже в 1946 году, все сооружения глубокого заложения были засекречены и инженерам для работы над их проектированием «первым отделом» стали выдаваться допуски, по Метропроекту разнесся слух, что некоторым инженерам, в частности мне, допуска не дадут.

«Первый отдел» подчинялся Комитету государственной безопасности — КГБ. (Возможно, что в те годы он назывался НКВД или МГБ, точно не помню.) Лишиться допуска для меня было бы настоящей трагедией. Надо было или уходить из Метропроекта, где я проработала уже двенадцать лет, или соглашаться на проектирование только мелких наземных или мелкозаложенных сооружений. Оспаривать решение «первого отдела», хлопотать о том, чтобы мне оставили допуск, было бесполезно. И надеяться на то, что кто-нибудь из начальства будет протестовать, тоже было нереально. Поэтому я очень удивилась, когда меня пригласил в свой кабинет главный инженер Александр Иванович Барышников и сказал, что пойдет к начальству, которому подчиняется «первый отдел», и будет за меня просить.

Вряд ли нашелся бы другой человек, который пошел бы в это «логово» с просьбой. На другой день Барышников вызвал меня и сказал, что он ходил к начальству, уговаривал оставить мне допуск, так как я очень хороший специалист и веду серьезные объекты — две станции «Павелецкая». Ему ответили: «У нас нет о ней плохих отзывов, но так как ее муж репрессирован, мы формально не можем это сделать».

И Александр Иванович снова их упрашивал до тех пор, пока ему не пообещали, что дадут ответ через три дня. Через три дня я снова была у Барышникова, и он сообщил мне, что допуск дадут. После этого я решила, что буду проектировать только объекты с грифом «С» — секретно, к которым относятся станции и перегоны метрополитена, но ни за что не возьмусь за объекты с грифом «СС» — совершенно секретно.

Для проектирования таких объектов (СС) была создана специальная группа из партийных инженеров, но случилось так, что, когда эта группа закончила работу, экспертиза из военных не утвердила проект. Начальство попросило меня взяться за эту работу. Я долго отказывалась, но в конце концов пришлось согласиться, отказать Барышникову мне было очень трудно.

Больше у меня не было встреч с Александром Ивановичем, но я сохранила о нем память как об удивительно порядочном, добром и интеллигентном человеке.

В 1947 году я узнала, что при Центральном доме работников искусств (ЦДРИ) организуется Университет марксизма-ленинизма и туда можно поступить. Занятия проводились по вечерам, а лекции читались по утрам с 12 часов. Идея поступить в этот университет пришла мне в голову сразу. Преимуществ обучения там для меня было несколько: во-первых, я избавлялась от унизительных политических занятий в Метропроекте; во-вторых, лекции читались лучшими профессорами страны; и в-третьих, во время лекций и занятий я могла находиться в интересной среде актеров и музыкантов.