Выглянув в окно и не найдя ничего для себя интересного, Чен обратил свое внимание на Жакова. Вежливо поклонившись, он легонько помахал ему рукой. Некоторое время они так и стояли, облокотившись на поручни, и безучастно смотрели в окно. Но потом, видно, Чену это наскучило, и он негромко позвал капитана:

– Товарищ, вас можно?

Жаков кивнул. Подойдя к корейцу, он поздоровался и спросил, как тот себя чувствует.

– Спасибо, товарищ, все хорошо, – протягивая ему свою небольшую ладонь, произнес Чен. Почувствовав крепкое рукопожатие, улыбнулся. – Сразу видно, что это рабочая рука, – сказал.

В ответ капитан тоже улыбнулся.

Чен указал на окно.

– Моя родная земля, – сказал. – Сейчас тут пусто, но пройдет немного времени, и эти места будет не узнать. Мы построим новые города, заводы, фабрики, где будут работать свободные и счастливые люди… А вокруг городов будут рисовые поля, принадлежащие крестьянским рабочим коммунам…

По-русски Чен говорил неплохо, и потому его речь не резала слух. Это тебе не Блэквуд, у которого был акцент испанской лошади и, чтобы его понять, нужно было постараться.

– Но пока что здесь одни вороны… – Чен грустно смотрел в окно. – Кстати, у меня была подпольная кличка Черный ворон, – сказал он, чем привел Алексея в изумление.

– Как вы сказали, Черный ворон? – переспросил он.

– Да, Черный ворон, – повторил Чен. – Так в целях конспирации называли меня мои товарищи.

– Постойте-постойте… – неожиданно взял его за рукав капитан. – А вашу матушку, случайно, не Чанми зовут?

Чен как-то странно посмотрел на него.

– Да. А что?

– Так ведь я ее знаю! – обрадовался Алексей. – Знаю!

Кореец удивлен.

– Знаете?.. – переспросил он. – Но ведь она…

– Нет-нет, она жива и здорова! – поняв, что хочет сказать собеседник, опередил его Алексей.

– А до меня дошли слухи, что она погибла… – взволнованно проговорил Чен.

Жаков широко улыбнулся, показав свои ровные крепкие зубы.

– Да нет же, она в самом деле жива! – сказал он, довольный тем, что сообщает этому человеку хорошую новость. – Несколько месяцев она просидела в японской тюрьме. Мне рассказывали, что, отступая, японцы зверствовали так, что не дай бог… Они расстреливали всех, кого подозревали в связях с коммунистами. Наверное, они бы и вашу матушку не пожалели, но им помешало стремительное наступление наших войск…

Это известие так ошеломило Чена, что какое-то время он не мог ничего сказать. Руки его мелко тряслись, а лицо стало красным, как у гипертоника.

– А где она сейчас? – наконец пришел он в себя.

– Не так давно она проходила свидетелем по делу о геноциде корейского народа. Сами знаете, что эти японцы творили… Когда мы с ней разговаривали, она жила в Пхеньяне у каких-то дальних родственников. Но Чанми говорила мне, что хочет вернуться домой… Ваш дом где-то в горах, так ведь? – спросил Алексей.

– Да, да, в горах… – поспешно кивал Чен. – Я ее найду… Обязательно найду… – глаза корейца стали влажными. Он полез в карман за носовым платком, чтобы промокнуть их. – А знаете, она ведь спасла мне жизнь, – доверительно произнес он. – Великая женщина!..

Алексей улыбнулся.

– Я все знаю.

Чен немало удивлен.

– Вот как! – воскликнул он. – И кто же вам об этом рассказал? Моя мать?.. Хотя нет, она слишком скромна, чтобы об этом рассказывать.

Чен был прав. Об этом Жаков узнал от одного корейского подпольщика, которому удалось втереться к японцам в доверие и поступить на службу в жандармерию. Тот так и сказал: Чанми спасла Черного ворона.

О существовании этого Черного ворона капитан тоже узнал от подпольщиков. О нем говорили только хорошее. В первую очередь, что он талантливый организатор и преданный революции товарищ и что японцы давали за его голову большие деньги. Но он был неуловим. И все же однажды им удалось его схватить. Это произошло во время ночной облавы в одном из столичных кварталов. Кому-то из жандармов показалось, что он похож на известного революционера по кличке Черный ворон, фотография которого хранилась в их ведомстве. Его посадили в следственный изолятор. На первом же допросе Чена сильно избили, пытаясь добиться признания. Однако тот твердил одно и то же: дескать, являюсь обыкновенным коммивояжером и ни о каком революционном подполье знать не знаю. На следующий день картина повторилась. Избитый, со сломанной челюстью, лежал он на цементном полу камеры, до отказа набитой заключенными, и харкал кровью. Когда в третий раз его привели на допрос, допрашивавший его следователь жандармерии, маленький очкастый человечек с тростью в руке, спросил, будет ли он продолжать водить его за нос. «Ты же Черный ворон!» – ткнув его тростью в грудь, проговорил он. «Нет…» – в который уже раз ответил Чен.

И тогда следователь что-то шепнул на ухо своему помощнику, который тут же исчез за дверью, а потом появился, ведя под руку пожилую женщину. Чен узнал ее – это была его родная матушка.

– Ну, что же вы – поздоровайтесь со своим сыном, – обратился к Чанми следователь. – Или вы от радости дар речи потеряли?

На лице женщины не дрогнул ни один мускул. Подойдя к арестованному, она стала внимательно всматриваться в его лицо. Чен видел, что та едва сдерживается, чтобы не броситься ему на шею. Как же, перед ней был ее любимый сын, которого она не видела уже много лет! С тех самых пор, как он ушел в подполье и стал бороться против японских оккупантов. «Бедный, бедный мой сыночек! – говорили ее глаза. – Как же эти звери тебя изуродовали. Как же мне хочется обнять тебя, утешить, ободрить, но я не могу этого сделать. Иначе выдам тебя. А ты, наверное, хочешь скрыть от японцев свое имя».

– Как вы смеете издеваться над старой женщиной?! – неожиданно выпрямившись и сделав обиженное лицо, заявила Чанми следователю. – Мой сын – красавец, а этот… Вы сами посмотрите на него! Это же какой-то бродяга… Неужто я бы не узнала своего любимого мальчика?

– Вы уверены? – внимательно смотрел тот на женщину. – Это не Черный ворон?

Чанми бросила на него недоуменный взгляд.

– О каком Черном вороне вы говорите? Не знаю никакого Черного ворона. Если вы про птицу…

– Не морочьте мне голову! – взвизгнул японец. – Ваш сын – коммунист, и вы об этом знаете. И знаете его подпольную кличку… Уведите ее! – приказал он помощнику.

Ее увели. Чен думал, что ее отпустят, но Чанми посадили в тюрьму как мать подпольщика-революционера. А вот Чена отпустили. Поверили-таки, что он никакой не подпольщик. В противном случае его точно бы расстреляли.

– Да, ваша мать – сильный человек, – сказал Жаков. – Ну ничего, ничего, скоро вы встретитесь.

– А знаете что… – неожиданно сказал Чен. – Когда мы приедем в Пхеньян, я обязательно приглашу вас в гости. Правда, я еще не знаю, где буду жить. Но где-то же буду… Думаю, и матушка моя будет вам рада… Кстати, как вам наша корейская кухня? Или вы еще не успели как следует ее изучить?