– Сшивать и резать! Сшивать и резать! – подхватили славные побеги Высокой Теории Прививания.

– Кто сказал, что нужна терапия? – грозно вращал глазом Господин Председатель.

Толпа начала переглядываться, будто кто-то и впрямь даже не сказал, не прошептал, ибо смешно подобное представить, но, возможно, у кого-то шевельнулась такая мыслишка – где-то глубоко, на задворках сознания, непроизвольно, что, однако, не служит оправданием ужасному проступку.

– Хирургия! Вивисекция! – пророкотал могучий голос Господина Председателя. – Нельзя получить плодов с непривитого древа. Нельзя сделать человека из животного без вивисекции. Нельзя воспитать человека без привоя – так гласит Высокая Теория Прививания!

– Высокая! Теория! Прививания! – подхватили славные побеги.

– Кого нет меж нами? – вновь тяжко нахмурился Господин Председатель. – Где мое око? Поднимите мне мое око!

Правое Око Господина Председателя, застигнутый врасплох, вскочил с насиженного места, закрутил головой. Но на беду, почуяв, что трепка предстоит не тому, кто первый попадется на глаза, а тому, кто случайно или намеренно избежит этого, забившись в какую-нибудь щель, славные побеги стали приподниматься с колен, размахивать руками, тянуть шеи, неистово гримасничать, только бы привлечь к себе внимание.

– Копчика Господина Председателя нет, Госпо… – начал было слегка ошалевший от мелькания лиц Око, но тут, несмотря на строжайший запрет, вверх взвился Копчик собственной персоной, до синевы задохнувшийся от возмущения и ужаса, что его могут посчитать отсутствующим. – Копчик Господина Председателя на месте, Господин Председатель, – благосклонно дезавуировал собственные слова Око, испытывая к закадычному собутыльнику даже нечто вроде нежности.

Копчик Господина Председателя плюхнулся на место и глотнул из чудом возникшей в руке фляги. Надо полагать не воду.

Еще несколько раз так ошибившись и чувствуя сгущение над головой грозового недовольства Господина Председателя, Око обильно вспотел, неистово зачесался, в животе его забурлило, но испортить воздух в присутствии Господина Председателя он не решился.

И тут свершилось чудо:

– Указующий Перст Господина Председателя не присутствует на собрании! – чуть ли не с радостью воскликнул Око, сообразив наконец, что уже подозрительно долго под ногами не путается эта противная замарашка.

Хотя, если подумать, то радость здесь неуместна, ибо замарашку послали уничтожать очередной вражеский десант, и коль она все еще не вернулась, то следовало предположить… Око потер глаза, перед которыми от напряжения расплывались разноцветные круги. Что следовало предположить?

Возможно, ее все-таки прикончили, и десантники направляются сюда, а значит необходимо объявлять тревогу, вводя в еще больший гнев Господина Председателя.

Но возможно, она, известная своей прожорливостью, никак не совместимой с тщедушностью тела, на которое даже не счел нужным позариться Чресла Господина Председателя, решила пожрать на заброшенных причалах, глотая заживо всяческую дрянь, и денька через два приползет обратно, мучаясь несварением и поносом, как уже не раз случалось.

А если произошло совсем уж скверное? То, о чем упоминал Господин Председатель? И во главе десантников сюда идет гордая собой замарашка-паршивка, с торчащим изо рта непрожеванным рыбьим хвостом?

Перед взором обомлевшего Ока встала ужасающая картина: довольная собой Указующий Перст Господина Председателя с выставленным вперед этим самым перстом, надутым от пережора животом, еле семенящие тонкие ножки, идиотская рожица с ртом от уха до уха, рыбий хвост, а за ее плечиками – мрачные выродки, обвешанные сушеными головами, не имеющие никакого представления о Высокой Теории Прививания, о трех радостях, которые дает человеку жизнь, помимо радостей убивать и насильничать. И ведь эти упыри, изблеванные из стальных внутренностей жутких кораблей, не будут разбираться, как это подобает человеку привитого воспитанием, – кто в своем праве, и что существуют ситуации, когда все-таки нужно не сразу стрелять, а попытаться уладить дело разумными доводами.

– Где она, грррм? – почти спокойно поинтересовался Господин Председатель, но это спокойствие ему давалось чудовищными дозами успокоительного, что впрыскивались в вены. Запыхтели механизмы прямого массажа сердца, упирая гигантские струбцины в проделанные в грудной клетке колосса отверстия, сочащиеся кровью и гноем.

Идет сюда с десантниками-упырями, чуть не ляпнул Око, от ужаса не отличив воображаемое от реальности. Ему уже чудилось – распахиваются забаррикадированные вороты, гремят выстрелы, льются потоки огня, разлетаются ошметками славные побеги, гигантские фигуры жутких упырей маршируют к Господину Председателю и, не замедляя шага, врезаются, впиваются в его рыхлую плоть, отчего она расползается перегнившей тканью…

– Мы найдем ее, Господин Председатель, – мямлит Око. Не речист он, не речист. Тут бы Уста Господина Председателя подключить, но тот даже и не пытается вставить хоть что-то успокаивающее – ни шуточки, ни прибауточки, ни заковыристых выражений, наподобие “Mein Boß hat mich ganz schön beschissen”, непонятно откуда из него выскакивающие в нужный момент.

Так ведь сейчас как раз тот самый момент, иначе не то, что бури не избежать, головы им не сносить, превратившись милостью Господина Председателя если не в обглоданные осами трупы, то в висящих под потолков доноров – уж точно. Но нет, пришипились Уста, сидит, обхватив башку, смотрит между колен и почти не дышит. Готов. Спекся.

– Куда-куда? – переспросила Теттигония, хотя все прекрасно расслышала с первого раза. Имелась у нее такая вреднючая привычка – то ли позлить вопрошающего, то ли выкроить себе несколько мгновений на обдумывание ответа не весть каким умишком.

– Туда, – для пущей убедительности ржавоглазый ткнул дулом в потолок. – Наверх.

Теттигония решила почесать голову, но пальцы наткнулись на привязанную там игрушку. Ей как-то никогда не приходило в голову, что раз есть трюм – полутемный и сырой, то должно иметься и нечто ему противоположное. Хотя, кажется, кто-то и впрямь упоминал про верх, куда приходилось пробираться жутко винтовыми трапами, от которых тут же начинала кружиться голова, а сами трапы не имели перил, поэтому такие замарашки, как Теттигония, просто обречены свалиться оттуда вниз головой. Хорошо еще, что ее голова – не самая важная часть славного побега Господина Председателя.

– Не пойдет, – твердо заявила Теттигония и даже палец выставила – на тот случай, если ржавоглазый вздумает карабкаться по трапу на верхние палубы. – Мне нужно вернуться к Господину Председателю, – неуверенно добавила она.

От непривычной сытости последних суток ее рвение в Высокой Теории Прививания очень и очень ослабло. К тому же, побаливал живот, а сонливость не покидала ее – замарашка засыпала к месту и не к месту. Вернее сказать, что спала она теперь все время, пробуждаясь лишь тогда, когда ржавоглазому, тащившему ее на закорках, требовалась подсказка – куда идти.