Только об американской красавице не меняется мнение. Чем больше Кавадзи узнает о ней, тем она кажется прекрасней. Его тайный интерес походит на настоящую любовь. Когда что-то узнаешь о ней – волнуешься. Утром увидел в трубу, как она прошла с детьми по лугу. Сердце замерло, как у юноши.

Но еще удивительней и чудесней, что Саэмону кажется, будто и она ждет, испытывает такое же чувство, как он к ней. Да, Посьет ей что-то сказал перед отъездом, язык у него быстрый! Расхвалил меня напрасно, и, наверное, все преувеличил.

Чиновники опять старались угодить и сообщали сведения об американцах, полагая, что их доклады пробуждают ненависть Кавадзи. За день самураи приходили с новостями три раза. Накамура, как всегда, писал о своих делах из Управления Западных Приемов. Но почему о самих американцах пока ничего не сообщается? Они не выходят из храма. Не хотят встретить «семь врагов»?

Вечером Кавадзи дал распоряжение о посылке на другой день в Гекусенди лучших фруктов, мяса, рыбы, птицы, яиц, об оказании всяческого внимания и при этом велел узнавать новые подробности о замкнутой жизни обитателей храма Нефритового Камня.

Американскую красавицу теперь знала вся Симода. Она жила в затворничестве, но ухаживала за собой и детьми так, словно ежедневно у нее приемы и балы. Она ежедневно купалась и купала детей. Иногда вместе с двумя другими американками они купались в море, которое еще не готово для летних купаний, вода еще не «созрела», но им кажется тепло, совсем как простым матросам Путятина. И она совсем не стеснялась наблюдавших полицейских, словно это были декорации или камни. Американки плавали и подолгу ныряли, при этом американская красавица иногда плавала, размахивая руками, как мужчина. Ее младшая подруга, ныряя, как утка, тысячу раз, сохраняла свою прическу, блестевшую на солнце и скрепленную соленой водой. А потом все трое мылись в японской бане при храме и мыли детей. Иногда мылась беременная жена консула.

Американская красавица каждый день одевалась очень красиво, красила ресницы и лицо, к обеду переодевалась, а к ужину переодевалась еще раз.

Это просто удивительно, как она любила себя и своих детей и как ухаживала за ногтями, за волосами. Еще она любила читать. Каждый день она выходила два раза гулять со двора храма. Утром, до купания, американки работали в саду. У американской красавицы есть любимые цветы. У жены священника подолгу рассматривала семена и рассаду. Вместе с женой капитана, женой священника и женой консула поливали грядки, пололи, убирали траву. Пока младшая американка, жена рулевого, убирала комнаты, на завтрак досуха жарила яичницу с солониной и готовила кофе.

Но ели все вместе, как подруги, хотя, кажется, младшая была бледней всех и выполняла обязанности служанки. Вечерами все читали. Часто вязали и шили. Играли с детьми в мяч, учили их плавать. Все женщины носили с собой пистолеты и кинжалы.

Невозможно сохранять спокойствие! Нельзя выдержать. Саэмон желал увидеть американскую красавицу. По его просьбе Накамура прислал лодку пограничной охраны. Кавадзи шел на осмотр берега и для наблюдения в трубу за морем.

Гребцы в праздничной голубой одежде мчали украшенную лодку Кавадзи мимо храма Гекусенди. Но гам ли она? Где же? Где же она?

Кавадзи заволновался, почему ее нет. А говорят, что она в это время гуляет по холмам или на лугу.

Ах, вот... Она играла с детьми на лужайке. Кавадзи подал знак держать ближе к берегу.

Американская красавица, одетая в оранжевое платье, в легкой соломенной шляпке, стояла под солнечным зонтиком. Дети били палкой и кидали маленький, кажется очень жесткий, мяч и перебегали. Она благородно взмахивала руками, отдавала им приказания.

Увидела Кавадзи и смотрела на него из-под полей. Конечно, узнала его. И видно было, что обрадовалась и смотрит дружески, наверно хочет, чтобы подъехал.

Кавадзи почувствовал неловкость и не знал, как поступить. Саэмон сам как женщина. Хотя, отправляясь в лодке инспектировать охрану и заставы, Кавадзи дал себе слово не показать вида, если ее заметит, но сам не знал, почему вдруг вспомнил все уроки Посьета и, как школьник, не помня себя от радости, снял шляпу и поклонился ей, сидя в лодке, и покраснел при этом густо, не зная, верно ли поступил.

– Халло! – воскликнула американка и махнула ему рукой. – Ты приехал? All correct[70]. – Она кивнула головой с оттенком сожаления, мол, я тебя понимаю, ты так и не сладишь со всеми вашими глупостями, но ты, право, прелесть! Не забывай! Как жаль, жаль, прекрасный рыцарь, что не зайдешь к нам! Как бы мы были рады! И госпожа Вард, и Сэнди, и госпожа Рид! И мой муж!

Кавадзи сам не знал, что произошло. Сняв снова шляпу, он дернул головой не книзу, а кверху, как американец, и «джерк» получился! Конечно, что-то новое, международное и высшее изобретено западными людьми! Невозможно устоять! Откуда-то, как ветры моря, на все стороны и во все страны распространяются новые веяния!

Кавадзи мог бы схватиться обеими руками за голову. И в деловых беседах и в дневнике всегда упоминал, что стар, стар... Хотя и добавлял неизменно: «но есть еще цвет лотоса».

Кавадзи, как ему кажется, еще никогда так не любил. Эта скромная и благородная любовь, потаенная и горячая, необычайно возвышала его самого. Он чувствовал, что только теперь становится благородным человеком.

До сих пор всегда, с самых молодых лет, он имел о любви совершенно иные понятия. В браке или при побочных связях, даже при случайных приключениях, все это было гораздо проще. А тут он почувствовал бурю в своей душе.

Анна Мария глядела вслед отходившей лодке и не могла удержать рук, они двигались, как у сигнальщика или у цветочницы, составляющей букет.

...Утром доложили: в Гекусенди прибыл русский офицер – Шиллинг. Теперь там двое русских офицеров и матросы живут для наблюдения за морем.

Накамура доложил, что Шиллинг и Михайлов являлись в Управление Западных Приемов.

Вчера вечером в Симода прибыл по своим делам Ота – владелец торгового дома.

...Посьет на прощание советовал Саэмону еще раз поехать к дамам. С этого начать, попить с ними чаю, познакомиться поближе. Предлог для дальнейших встреч можно найти всегда. Может быть, так и поступить? Ведь Накамура был там и пил чай?

Кавадзи приказал купцу Ота явиться в храм. Будущий член парламента! Лидер либералов? Владелец столичного дока? Но, может быть, и он к тому времени окажется стар. Долговязый Ота похож на западного эбису. На длинных ногах вошел, как американец, но упал ниц, как японец. Ота теперь дворянин! Часто приезжает в Симода. Но еще чаще – в Осака. У него всюду склады и магазины. Перестраивает магазин в Симода по западному образцу. Дверь будет со стеклом, без китайского колокольчика. У него в Симода фабрика одежды, завод сакэ, открыта мастерская по выработке драгоценностей для продажи иностранцам. Совладелец банка в Осака. Ждет открытия торговли с Европой и Америкой.

На государственную субсидию создал первый в Японии публичный дом для иностранцев, который для практики, временно посылался в Хэда. Теперь все девицы возвращаются в Симода, и дом скоро будет во всем великолепии встречать первого американского консула, научную эскадру, американских адмиралов и всех торговцев и ученых западных стран. Но все это заботы «заднего двора». Фасад торгового дома Ота чист. Его семья, его дело, служба правительству, его товары вне сомнений. Свою дочь он выдает замуж за сына знатного даймио, который будет изучать западный флот и артиллерию, видимо станет первым адмиралом японской винтовой эскадры.