Вскоре мы подъехали к красивому особняку. Нам открыли ворота, и наш автобус плавно припарковался усамогокрыльца.

К нам вышел худощавый мужчина. Я узнал его — Никита, муж моей сестрёнки. А потом и она выскочила на крыльцо следом.

Я не верил. Нет, господи, этого не может быть! Сегодня какой-топиздецкиудивительный день. Так не бывает!

Но вотОлэськауже рыдает в моё плечо, и я тоже не сдерживаюсь, лишь пытаюсь держать больной рукой простынь, которая норовит сползти с меня на землю, а второй прижимаю сестрёнку к себе.

Язапрещал себе даже мечтать о встрече с ней, поэтому не был готов к такому. Всёговорило о том, чтонам не суждено было увидеться, вот я иприхуелот отказывающегося принимать реальность сознания.

–Япогнал! –понимающепрощается Виктор, оставляя меня с моей семьёй.

Сейчасондействительно лишний, поэтомуязаверяюего, что помню онашихдоговорённостях, ионуезжает.

Сюрприз, так сюрприз! И на сегодня с меня довольно. У меня сердце остановится от ещё одного потрясения. Точно говорю.

И вообще, с меня довольно...

Глава 70. Эпилог. Сергей

Война длилась ещё долго. Я боролся с собой, пытаясь абстрагироваться от происходящего там, ведь я был теперь здесь, и моя семья требовала от меня максимального внимания. Не получалось. Я как будто застрял в этой войне, даже когда она закончилась, я не мог не переставать думать о ней.

Вопреки нашим опасениям у нас с Нюркой родились два здоровых, крепких сына. Мы назвали их в честь дедов Петром и Владимиром. Аня ещё хочет девочку, но я больше не стал рисковать. Радиация — штука сложная, непредсказуемая и опасная, а мы хорошенько её хапнули в Стальном.

Мирная жизнь не так проста, как я себе её представлял. Аня устроилась на работу в детский сад, чтобы чем-то себя занять и присматривать заодно за нашими пацанами, а я болтался, как говно в проруби. Никита и Виктор взяли меня на работу, теперь я типа бандит. Я и раньше им был, вроде бы не привыкать уже, но на гражданке всё было иначе.

Слава богу, разборок никаких давно не было. Мои шефы платили мне немалые деньги, но я всё время стеснялся их брать. Вроде бы и не за что, раз я ничего не делаю по факту, а с другой стороны, они тоже моя семья. Одинцов муж Даши, Зотов зять.

Аня успокаивала меня тем, что я заслуживаю этого денежного вознаграждения за имя полковника Грэя, которое мне не с неба упало, но я был иного мнения.

Впрочем, это единственная награда, которую я получил за войну. Ни имени, ни почестей. Спасибо, что живой.

Мы с Аней до сих пор живём по чужим документам, и наши дети тоже. Пусть у них берлесские имена, но я бы хотел вернуть и свою фамилию, чтобы хотя бы они были Котовы.

— Ещё не время, полковник, — заверял меня Виктор, помогший сделать нам хоть какие-то паспорта. — Придётся вам побыть Марселем и Бертой. Главное, что ваши близкие знают, кто вы есть на самом деле, а остальное можно перетерпеть. Разве человек, это его имя и фамилия? Человек — это его поступки, и больше ничего.

Я был с ним полностью согласен, но вместе с именем и фамилией я будто потерял часть себя. Да и дети начали задавать вопросы, почему маму с папой на людях зовут иначе, чем дома. Я объяснил им, что это такая игра. Сколько ещё нам играть в неё, господи?

Полковника Грэя объявили сначала погибшим, а потом и героем войны. По легенде его сначала взорвали северяне, а потом он ещё отстреливался от них, прикрывая бойцов до последнего вздоха. Красивая, сука, легенда. До слёз. Каждый солдат мечтает погибнуть именно так.

У меня даже есть могилка в Северо-Боровинске и красивый памятник. Люди носят туда цветы и фотографируются.

Может, и Кудряшов вовсе не погиб, а также, как я, гасится где-то? Это было бы здорово.

Насколько страстно я жаждал вернуть себе имя и фамилию, настолько же сильно боялся, что за мной придут. Ни памятник, ни присвоение звания героя полковнику Грэю, не могли меня успокоить. Это Грэй герой, а за Котовым могут приехать на чёрном воронке. Каждый раз предъявляя свой фальшивый паспорт, я испытывал волнение до трясучки. Что, если меня заберут прямо сейчас? Меня не арестовывали, но и спокойствие не приходило.

В День Победы мы с Аней решились съездить на парад в Северо-Боровинск. Это было волнительное событие, но мне это было нужно, так же, как и навестить могилы родителей.

Мы оставили пацанов Олэське и купили билеты на поезд.

— Волнуешься? — спросила Аня, когда мы подходили к Центральной площади, пробираясь через толпы людей.

Я поймал себя на том, что так яростно мну охапку гвоздик вспотевшими руками, что они почти превратились в ошмётки.

— Да, нет, — стараясь выглядеть равнодушным, пожал плечами я. — С чего мне волноваться?

— А я волнуюсь. Я так долго ждала этого праздника.

Я тоже ждал. Конечно же, ждал. Только никому не говорил об этом, даже жене. Мы пробились в первые ряды зевак, встали за ограждением. Аня вцепилась в мою руку, боясь потеряться в скоплении людей, а может, её так же как и меня, захлестнули эмоции? Я был рад, что она сейчас со мной, что мы вместе присутствуем на этом долгожданном историческом событии.

Берлессы устроили очень зрелищный парад, они это умеют. Я не слушал пафосных патриотичных речей выступающих, я смотрел на лица военных, на тех, кто приложил руку к победе, не жалея себя. Жалел ли я, что не среди них? Ещё как! Я завидовал даже рядовым. Они там, а я здесь, смотрю со стороны и доминаю гвоздики.

У меня мурашки бежали, не останавливаясь, пока я таращился на бесконечную вереницу техники и солдат. Когда поехали танки, у меня захватило дух. Не те грязные, покорёженные в масле и глине, а новенькие, сверкающие на солнце бронёй.

На одном из танков я увидел Барсова. Меня будто кипятком ошпарило, я едва не рассыпал цветы! Это точно Антон, сомнений не было! Сколько же гордости было на его лице, сколько самодовольства! Он заслужил этот парад, чёрт его задери!

Вдруг наши глаза встретились! Мне бы отвернуться или вообще уйти, но я продолжал смотреть на теперь уже генерала, как зачарованный. Танк медленно начал ровняться с нами, а Барсов поворачивать голову ко мне. Теперь он меня заметил и узнал, а я проклял