Миссис Мейсон посмотрела на часы.

– Здесь ты будешь наверстывать упущенное.

Она прошептала: «три, два, один», а потом указала на потолок. Снаружи вспыхнул свет, и зажглись два фонаря во дворе перед домом. Несколько секунд спустя на газоне появились огромный сияющий снеговик и Санта-Клаус: они покачивались на ветру.

– Ух ты, – пробормотала я без всякого выражения.

Миссис Мейсон хихикнула и хлопнула в ладоши.

– Знаю-знаю. Выглядит глупо.

Уголок моего рта пополз вверх.

– Просто прекрасно.

Снова зазвенел дверной звонок, и миссис Мейсон сделала серьезное лицо, но было видно: она пытается скрыть улыбку.

– Оставайся здесь.

Как была, в толстовке, серых штанах и босиком, миссис Мейсон медленно подошла к двери, посмотрела в глазок, отодвинула задвижку и открыла дверь.

– Здрасьте, – сказал Эллиотт, входя.

Он снял куртку, а миссис Мейсон заперла дверь.

В руках Эллиотт держал какую-то бумагу – не полученное от миссис Мейсон разрешение возобновить учебу, а что-то другое.

– Хотел сообщить тебе первой. Меня сегодня известили.

Я встала, и Эллиотт обнял меня, а миссис Мейсон повесила его куртку на вешалку.

– Что это? – Я посмотрела на бумагу. Конверт прислали из Бейлорского университета. – Ты получил стипендию? – радостно воскликнула я.

– Это еще не официально. Мне предложили полную спортивную стипендию, – сказал Эллиотт. В его голосе не прозвучало и половины той радости, что я ожидала услышать. – Они приглашают меня на собеседование, если я решу, что буду у них учиться.

– В каком смысле «если ты решишь»? – переспросила я.

– Откуда поступило предложение? – спросила миссис Мейсон.

– Ты едешь! Это же Бейлорский университет! – воскликнула я, обнимая Эллиотта. Однако, когда я отстранилась, он только едва заметно улыбнулся.

– Что ты сделала? – виновато спросил он.

Я прижалась щекой к его футболке и вдохнула его запах. Он пах домом своей тети: вкусной едой и чистотой, мылом и стиральным порошком.

– Кэтрин, – сказал он, положил руки мне на плечи и сделал шаг назад, вглядываясь в мое лицо.

– Кэтрин заключила сделку, чтобы на происшествие с Оуэном закрыли глаза. Тебе повезло, что в тот день директора Огастин не было на месте, – сказала миссис Мейсон.

– Значит, я не отстранен от занятий? – спросил Эллиотт.

– Ты читал письмо? – Миссис Мейсон выгнула бровь. – Домашнее обучение, мой кабинет и посещение психолога на предмет управления гневом. Такова сделка.

– В обмен на что? – Он посмотрел на меня.

– Взамен я рассказала про гостиницу. Про то, что мамочка больна, что я предоставлена сама себе и сама о себе забочусь. Надеюсь, это не помешает тебе получить стипендию.

Несколько секунд Эллиотт молча смотрел на меня, потом повернулся к миссис Мейсон.

– Занятия по управлению гневом начинаются на следующей неделе и продолжатся после каникул. Голоден? – спросила она.

Эллиотт указал на пиццу.

– Всегда, – сказал он и сел.

Миссис Мейсон прошла на кухню, принесла третью тарелку и поставила ее перед Эллиоттом.

– Извините, что вот так ввалился, – проговорил Эллиотт, энергично принимаясь за пиццу. – Мне просто хотелось убедиться, что с Кэтрин все в порядке.

– Понимаю, – ответила миссис Мейсон, садясь напротив нас. – Ты очень внимателен. Но в извинениях нет нужды. Вообще-то, мне спокойнее, когда ты здесь. Я и забыла, как это приятно, когда в доме есть мужчина.

– Рад помочь, – фыркнул Эллиотт.

– Еще у нас есть тревожная сигнализация, – обратилась ко мне миссис Мейсон. – Позже я дам тебе код.

– У нас? – переспросила я.

Миссис Мейсон улыбнулась.

– У тебя и у меня. Теперь ты живешь здесь.

Я улыбнулась. Психолог изо всех сил пыталась сделать так, чтобы я чувствовала себя здесь как дома.

– Сигнализация, наверное, новая.

– Мы поставили ее после того, как… – Она умолкла, ее щеки покраснели.

Воспоминания о той ночи живо всплыли в моей памяти, и я задрожала от унижения и гнева. Я зажмурилась и кивнула, уже в тысячный раз пытаясь забыть тот случай.

– После чего? – спросил Эллиотт.

– После того как Мейсоны вернулись домой и обнаружили там мою мать.

– Что? – поразился Эллиотт.

– После этого я впервые обратилась в Департамент национальной безопасности; это случилось спустя примерно полгода после смерти мистера Кэлхуна, – сказала миссис Мейсон.

– В смысле, она просто бродила по дому или что? – спросил Эллиотт.

Миссис Мейсон побледнела.

– Она пряталась под нашей кроватью.

– Под кроватью? – Эллиотт недоверчиво уставился на меня, ожидая подтверждения.

Я кивнула и вжалась в стул.

– Безумие какое-то, – пробормотал Эллиотт.

– Она не хотела нам навредить, просто запуталась, – добавила миссис Мейсон.

– Она лежала на боку, сжавшись в комок, и хныкала. Не защищайте ее, – вздохнула я. – Пожалуйста, не нужно.

– Ее арестовали? – спросил Эллиотт.

– Мистер и миссис Мейсон не стали выдвигать обвинение, – сказала я.

– И я до сих пор не уверена, простила ли ты меня, – проговорила миссис Мейсон.

– Я вас не виню. Я никого не виню.

– Ну что? – спросила миссис Мейсон, глядя на Эллиотта. – Ты нам расскажешь?

– О чем? – Эллиотт переводил взгляд с психолога на меня и обратно.

– Что тебе сказал Оуэн.

Эллиотт поерзал на месте.

– Я думал, он вам вчера сам сказал.

– Нет, – как ни в чем не бывало заметила миссис Мейсон. – Оуэн провел весь день в больнице.

– Ой. Как… как он сейчас?

– Насколько я поняла, отеки немного спали. Правая скуловая кость треснула. На твое счастье, твои дядя с тетей приехали в больницу, поговорили с родителями Оуэна и уговорили их не подавать жалобу, хотя детектив Томпсон пытался убедить их в обратном.

– Ему повезло, – фыркнул Эллиотт. – Я бил не в полную силу.

Миссис Мейсон выгнула бровь.

– Что он тебе сказал, Эллиотт? – спросила я. – За что ты так его избил?

Мне хотелось получить хоть какую-то причину. Разумную. Мне нужно было услышать от Эллиотта, что его спровоцировали, что на него давила окружающая нас обстановка всеобщей ненависти. Эллиотт был моим якорем, привязывающим меня к нормальности, и я боялась, что без него стану такой же, как мамочка.