— Ой, умереть можно от счастья, — не выдержав, поднялась Орыся.

И вдруг она запела украинскую песню. Запела от всей души, словно переполнявшая её радость вырвалась наконец наружу.

Вика, поражённая силой и красотой её голоса, села и уставилась на Сторожук. И, когда та окончила песню, восхищённо произнесла:

— Откуда, Орыся, как?! Ну и ну!

— Понравилось, да? — Орыся была взбудоражена, взволнована.

— Да тебе хоть сейчас в Большой театр! Почему я в Москве никогда не слышала?

— А, где уж там! — махнула в сердцах рукой Орыся. — Вот в Трускавце я почти каждый день пела.

Похвала Вербицкой, её искреннее восхищение сжали горло. Орыся чуть не расплакалась. Ей вдруг показалось, что судьба к ней несправедлива до жестокости. Захотелось открыть перед Викой душу, рассказать о мечте и надежде, с которыми она ехала в столицу, а там её…

— Ой! — вдруг вскрикнула Вербицкая, хватаясь за платье и прижимая к себе.

Сторожук обернулась и обомлела: у скалы стоял тот самый настырный парень с теплохода. Зрелище двух прекрасных обнажённых женских тел настолько парализовало его, что он не мог даже пошевелиться. Орыся кинулась к своей одежде, прикрылась, и её прорвало: бухточка, только что бывшая свидетелем прекрасного пения, огласилась потоком бранных слов. Южанин в мгновение ока исчез, словно испарился.

— Дубина, весь кайф испортил! — сказала возмущённая Вика, когда они пришли в себя.

— Надо сматываться. — Орыся стала одеваться. — Этот кретин не отстанет, вот увидишь. Выждет немного и снова появится.

Они с сожалением покинули уютное местечко. На «Солнечных песках» валяться тоже не решились, опасаясь преследования незнакомца в кожаных брюках. Теплоход доставил приятельниц в Южноморск. Там они первым делом пошли на рынок и нос к носу столкнулись с Глебом Ярцевым и Степаном Архиповичем. Глеб был в странном одеянии: свободные белые штаны и просторная косоворотка, подпоясанная шнурком с кистями и застёгнутая наглухо. Скворцов-Шанявский потом объяснил Орысе, что парень совсем свихнулся на увлечении всем древнерусским и подражает художнику Решилину. Вообще она заметила, что профессор недолюбливает Глеба, хотя раньше, она слышала, они были большими друзьями. Все знавшие Ярцева говорили, что он неожиданно пополнел. Глеб жаловался, что это у него от болезни. Поэтому он даже не может купаться.

Вот и теперь Вербицкая стала подтрунивать над своим земляком.

— Опять ты в своих холщовых портках? — усмехнулась Виктория, поздоровавшись.

— Старушка, ты ведь не средневековый правитель, чтобы диктовать мне, что носить, а что нет, — раздражённо произнёс Глеб.

— А что, диктовали? — спросила Орыся, чтобы предотвратить перепалку.

— Ещё как! — ответил Ярцев. — Понимаешь ли, одежда должна была соответствовать общественному положению человека. И несдобровать было тому, кто нарушал запрет. Наказывали вплоть до смертной казни… В Венеции, например, в шестнадцатом веке была специальная служба надзора за одеждой. На правильные, так сказать, костюмы ставили особую печать. А неуставные конфисковывали, это в лучшем случае. Английский король Генрих Тринадцатый даже придворным не разрешал носить меха, парчу, красный и синий бархат. Чтобы выделяться среди них.

— Ладно, — смягчилась Виктория, — не хочу быть узурпатором, носи, что хочешь. Но хоть на пляж пойдёшь?

— Дорогуша, я ведь тебе говорил: щи-то-вид-ка! — Глеб зачем-то вынул из кармана какую-то бумажку. — Вот даже врачи…

— Щитовидка, — фыркнула Вербицкая. — А вчера я видела, как ты выходил из моря.

— Попробовал, а потом пожалел, — хмуро произнёс Ярцев. — Тахикардия мучила всю ночь. А ведь меня предупреждали: нельзя ни в коем случае! Проклятые эндокринные железы! И лишний вес от них!

— Виктория, возьмите на пляж меня, — расплылся в улыбке «облепиховый король». — Представляете, сбросил за полмесяца двенадцать килограммов! А все почему? Вода, солнце, волейбол! Хочу, как тот певец из Греции… Ну, эстрадный… — Он пощёлкал пальцами, вспоминая фамилию.

— Демис Русос, — подсказала Вербицкая.

— Во, он самый, — кивнул Степан Архипович. — Как прочитал, что он сбросил пятьдесят килограммов, так и подумал: а я что, хуже? Правда, как бы узнать точно, как он этого добился?

— Скоро Русое приедет в Москву на гастроли, вот и поинтересуйтесь, — посоветовала Вика.

— Да? Вы так считаете? — Толстяк вертел головой, переводя взгляд с одного на другого и не понимая, шутит девушка или же говорит всерьёз.

— Виктория запросто устроит вам эту встречу, — поддел, в свою очередь, Вербицкую Глеб. — Она знакома со всеми, разве что не представлена ещё римскому папе.

Вербицкая поджала губы и бросила на Ярцева холодный взгляд.

«Тоже непонятная парочка, — подумала Сторожук. — То перемигиваются, то скубутся».

Она увлекла компанию в рыбный ряд, где купила два маленьких акуленка — катрана.

— Как, их можно есть? — поморщился «облепиховый король». — Они же…

— Зря вы так, — сказала Орыся. — Очень даже вкусно! А Валерий Платонович считает, что похоже на отварную севрюгу.

— Я предпочитаю натуральную севрюжку, — осклабился Степан Архипович.

Расстались у автобусной остановки. Орыся поехала домой. Ни машины, ни Вадима не было. Валерия Платоновича тоже. Спрашивать у хозяйки, появлялся ли профессор, она не стала. Отдала катранов и попросила приготовить к обеду, к которому Скворцов-Шанявский обычно не опаздывал. Но сегодня почему-то задерживался. Элефтерия Константиновна дважды докладывала, что еда готова, а профессор все не шёл и не шёл.

Когда он наконец приехал, Орыся была удивлена: за все время пребывания в Южноморске у Валерия Платоновича ни разу не было такого дурного настроения. За стол он сел мрачнее тучи, своего любимого разварного катрана почти не ел — так, ковырнул пару раз вилкой, и все.

Встав из-за стола, профессор достал из чемодана аккредитив, сунул Орысе:

— Сходи в сберкассу. Срочно!

Сторожук поразилась ещё больше: буквально вчера у Валерия Платоновича денег было — не сосчитать. Приходил всегда с набитыми карманами. Настроение

— лучше некуда, даже напевал. И вдруг…

— Значит, снять? — все ещё не веря своим ушам, переспросила Орыся.

— До чего же ты бестолковая! — взорвался профессор. — Если даю аккредитив!.. Должен срочно отдать двадцать пять кусков.

— Значит, снять двадцать пять тысяч? — уточнила Орыся.

— Возьми все, до копейки, — приказал Валерий Платонович. — Понимаешь, Эрик предлагает одну прелестную вещицу…

Эрик Бухарцев, бывший шофёр Валерия Платоновича, появился в Южноморске неделю назад. Орыся встретила его случайно. Он куда-то спешил. Сторожук поинтересовалась, почему его мать не приезжала в этом году лечиться в Трускавец, ведь место в доме Орыси ей всегда обеспечено. Бухарцев ответил, что его родительница собирается на воды где-то в начале ноября. На том и расстались.