Вернувшись к Пери, я рассказал ей о нашем разговоре и намекнул, что Фереште хорошо бы одарить. Царевна послала ей серьги из жемчуга и филиграни — достаточно красивые, чтоб развязать любой язык.

Через несколько дней Мохаммад и его свита, добиравшиеся от Кума, были уже в нескольких фарсахах от Казвина. Они разбили лагерь, дожидаясь, пока звездочеты не выберут благоприятный день для въезда в город. Лулу недавно был снова нанят во дворец по моему предложению. Я надеялся, что его мнения спросят.

Мохаммад пригласил Пери к нему на стоянку почтить его прибытие. Я помогал устроить ее поездку со служанками, евнухами и стражей от Шамхала. Мы с Пери сошлись на том, что это важно — показать силу через число и пышность ее войска.

В день нашего отбытия все ожидали, что царевна заберется в золотой паланкин, но я отослал носилки вперед, ожидать за городской чертой. Пери хотела испробовать свое мастерство наездницы и промчаться в одиночку, без сопровождения. Это было нарушением всех правил, но, прибегнув к хитрости, мы добились своего.

Вскоре после того, как отворили городские ворота, мы с царевной вышли в небольшой сад возле Выгула шахских скакунов, где нас дожидались оседланные кони, и поехали вместе в утреннем холоде. Она взяла своего любимого арабского коня Асала, названного так за масть — и вправду цвета лесного меда. На ней были длинное, отделанное мехом платье с разрезами для верховой езды, плотные шерстяные шаровары, кожаные сапожки, меховая шапка, под которую были заправлены волосы, и серый шерстяной платок, согревавший лицо и скрывавший его до самых глаз. Маленький мальчик, увидевший ее, завопил матери: «Хочу, как он!..»

Мы чинно проследовали к Тегеранским воротам. Их высокая средняя арка с боков имела две поменьше, чтобы двигаться можно было в обоих направлениях. Белые, желтые и черные изразцы, выложенные затейливым узором, напомнили мне бабочек и внушили радостную веру в удачу столь ожидаемой поездки.

Неподалеку от нас трусили евнухи и посыльные, возглавляемые все еще отставным визирем Маджидом, везли сундуки с ее нарядами, личными вещами и подарками, которые она готовилась вручить своему брату. За ними двигались большой отряд черкесов и таккалу, посланный ее дядей, и слуги, тащившие все нужное для стоянки.

Когда мы проезжали ворота, царевна оглянулась на длинный караван, тянувшийся за нами, и сказала:

— Хвала Господу! Ну разве это не прекрасно?

— В самом деле!..

Обоз двигался медленно и размеренно из-за большого числа грузов. Как только мы миновали ворота, она сказала:

— Вперед!

Пришпорив коня, Пери обогнала меня, мчась вдоль покрытых снегом гор. Прекрасная земля вокруг открывалась все шире, промерзшая дорога была пуста. Я старался нагнать Пери, пар дыхания клубился перед лицом, однако мне не удавалось. Ее конь вырвался далеко вперед, и я любовался мастерством наездницы: это случалось нечасто. Она летела словно верхом на ветре. Скоро она превратилась в точку на белом, и стало казаться, что она не вернется больше никогда. Если бы ей было куда умчаться! Обязанности управления дворцом требовали каждой минуты ее жизни. Неудивительно, что ее охватил такой восторг при виде мира свободы.

Далеко отскакав галопом, Пери повернула назад и поравнялась со мной, и дальше мы ехали вместе.

— Как чудесно ощущать себя ничем не связанной! — Кожа ее горела от радости скачки.

— Вы выглядите счастливой, царевна. Радостно видеть.

— Новый шах и новая эпоха совсем рядом. На этот раз все будет иначе.

— Иншалла.

Мы скакали, покуда не достигли реки, текущей вдоль гор, куда я утром рано отослал золотой паланкин с Азар-хатун. Как только мы подскакали к нему, Азар постлала толстое одеяло, и Пери бросилась на него, а рядом на берегу реки трещал костер. Она сдернула ткань, скрывавшую ее лицо, сбросила просторный теплый халат и минуту сидела, открывшись воздуху свободы. Лицо ее разрумянилось еще сильнее, лоб разгладился — впервые за много недель.

— Ба-а, ба-а! — воскликнула Пери. — И какая радость может быть больше этой! Хотела бы я так жить каждый день моей жизни.

Азар-хатун очистила несколько грецких орехов и протянула нам. Мы с удовольствием съели их, наблюдая за птицами в небе, пока Азар наливала в чаши дымящийся чай. Я вытянул затекшие ноги. Скоро, очень скоро со мной будет моя сестра, и я покажу ей все, что так люблю в Казвине. В свободные дни я буду водить ее на прогулки за город и угощать любимыми блюдами. Как радостно будет узнать друг друга!

Густое облако пыли вдалеке положило конец моим счастливым мыслям.

— Царевна, — предостерег я, — вижу, приближается ваша охрана.

— Так быстро…

Вздохнув, Пери поднялась и нехотя скрылась в золотом паланкине.

Когда ее всадники поравнялись с нами, паланкин Пери занял место во главе каравана, и мы продолжили путь. Двигались мы очень медленно — ведь теперь ее носильщикам приходилось идти пешком. Стоял холодный ясный день, мерзлая земля похрустывала под моими сапогами. Поля, тянувшиеся мимо, летом изобиловали бы пшеницей и ячменем. Пастухи, пасшие овец, кланялись нам и предлагали угоститься молоком. Поблагодарив, мы продолжали путь к ставке.

Наконец я разглядел скопление высоких черных шатров, а вскоре и воинов, несших караул. У въезда в ставку паланкин царевны изысканно приветствовал один из евнухов Мохаммада Ходабанде, а его конюхи приняли наших лошадей. Пери и Азар проводили в палатку, отведенную им в женской части лагеря, а я шел чуть позади.

Палатка была сшита из толстой грубой ткани, чтоб защитить постояльцев от зимних ветров. Евнух откинул полог палатки, и мы вошли внутрь. Там все было убрано рубиново-красными коврами и подушками, будто источавшими тепло. Стены завешены алым атласом, расшитым вьющимися цветами и другими узорами, словно парящими среди них. Мягкие подушки лежали там, где полагалось сидеть, а за длинным вышитым занавесом устроена постель. Внесли деревянные сундуки с нарядами и благовониями Пери.

Мы восхищались палаткой, когда второй евнух расторопно вбежал с горячим чаем и сластями. Подкрепившись, мы разобрали вещи Пери. Когда все было готово, наступило время ужина, который и доставили царевне слуги Мохаммада Ходабанде. Разостлав чистую полотняную скатерть, они поставили большое блюдо с жареной бараниной на горячем хлебе, пропитавшемся мясным соком, а с ними — простоквашу и зелень. Я оставил Пери и других женщин поесть, а сам пошел к палатке, назначенной евнухам Мохаммада. Подойдя к ней, я расслышал, что они говорят:

— Видел свиту этой женщины? Она, верно, думает, что сама шах!

— Он семь раз подумает, прежде чем ее задеть с такой-то стражей.

Я