События этого времени восстанавливаются примерно так. Во второй половине июля 904 г. знаменитый арабский корсар Лев Триполитанский во главе большого флота двинулся на Константинополь и занял гавань Парий у входа в Мраморное море. Но приближение византийской флотилии Имерия заставило его снять блокаду пролива и отступить. Имерий устремился в погоню и настиг арабов у острова Фасос.

Тем временем (вероятно, в первых числах августа) в окрестностях Константинополя появились корабли русов. Вопрос о том, действовали русы самостоятельно или в союзе с Львом Триполитанским, не поддается решению ввиду отсутствия каких-либо указаний в источниках на этот счет. Приведенный Псевдо-Симеоном маршрут русов свидетельствует в пользу того, что вторжение началось с крымских владений империи и являлось делом «русской» вольницы Северного Причерноморья. По этой причине херсонский стратиг не успел оповестить константинопольские власти о нашествии «русского» флота, так что первые сообщения о русах пришли в Константинополь лишь из Месемврии (в Бургасском заливе), то есть уже с балканской границы империи.

Двигаясь вдоль берега, русы подвергли грабежу прибрежные районы вплоть до Силимврии (византийская крепость во Фракии). Однако идти далее к самому Константинополю они не посмели, вероятно узнав, что город отнюдь не был беззащитен со стороны моря, так как и после ухода Имерия в водах Мраморного моря осталась эскадра под командованием Иоанна Радина. Тогда, обогнув греческую столицу, русы направились к малоазийскому побережью. Последний упомянутый Псевдо-Симеоном пункт, где они побывали, был мыс Трикефал (в Опсикии, на южном побережье Мраморного моря). Надо полагать, что здесь эскадра Радина нагнала флотилию русов и разгромила ее. Как можно понять, от окончательной гибели русов спасло некое «божественное озарение» их вождя.

Видимо, для империи это был обычный «варварский» набег, мало чем отличающийся от десятков других набегов, ежегодно случавшихся на ее границах. Поэтому Псевдо-Симеон упомянул о нем вскользь и весьма туманно.

Причины, побудившие Олега атаковать Константинополь, нам уже известны по предыдущим набегам русов на столицу Византии: с одной стороны – это стремление нового владыки Днепровской Руси добиться от империи признания своего статуса и тем самым подтверждения и продления действия «русско» – византийского договора; с другой – нежелание имперских властей находиться в союзных отношениях с язычниками и предоставлять им торговые и какие-либо иные льготы. Непосредственным поводом к конфликту, если судить по тексту договора, были какие-то стычки между русами и греками, в которых дело доходило до «удара мечом».

Поход Олега на Константинополь обстоятельно описан в «Повести временных лет». Разительным контрастом с осведомленностью летописца выглядит «заговор молчания», которым окружено это событие в византийской литературе. Впрочем, одно косвенное свидетельство все же имеется. У Льва Диакона находим известие, что император Иоанн Цимисхий грозил князю Святославу Игоревичу участью его отца, который «презрел клятвенный договор», – это, конечно, явный намек на предыдущее византийско-«русское» соглашение, нарушенное Игорем в 941 г.

К сожалению, подробность летописного рассказа отнюдь не гарантирует точности сообщаемых им сведений. Прежде всего это касается хронологии. «Повесть временных лет» датирует поход Олега на Царьград 907 г. К этому же времени она приурочивает проведение предварительных переговоров с греками, результаты которых получают юридическое оформление только в 911 г., когда второе, «расширенное» посольство князя Олега подписывает знаменитый договор. Причины этой дипломатической задержки оставлены без каких-либо объяснений. Образовавшийся временной разрыв летописец просто заполнил «пустыми годами». Трудно сказать, какие соображения двигали им в данном случае[221]. Но на самом деле оба события произошли в одном и том же году, свидетельство чему можно найти в самой же «Повести». В статье, помеченной 907 г., Олеговы послы ведут переговоры с «царьма грецкими», братьями «Леоном и Александром». Между тем это сообщение может быть верно только по отношению к 911 г., потому что именно в этом году император Лев VI Мудрый назначил Александра своим соправителем. Таким образом, стояние «руси» под стенами Константинополя, скорее всего, продолжалось весь август 911 г. и закончилось 2 сентября, в день подписания договора.

Не большей надежностью, чем выставленная дата, отличается и вся статья 907 г. Это и немудрено, ведь летописец, по сути, сложил гимн во славу вещего князя, в лице которого Русская земля восторжествовала над греками. Верить гимнам на слово было бы, разумеется, наивно. Читая повествование о заморских подвигах Олега, следует помнить, что соотношение между историей и поэзией здесь примерно таково, как между «Илиадой» и настоящей осадой Трои.

Эпическая грандиозность задуманного Олегом похода становится очевидной с первых же строк. Ему будто бы удается собрать огромный флот – 2000 «кораблей». Эта фантастическая цифра нужна летописцу, конечно, только для того, чтобы отправить вместе с Олегом всех его «толковинов» (союзников) – «множество варяг, и словен, и чюдь, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и северо, и вятичи, и хорваты, и дулебы, и тиверцы» (причем последние четыре славянских племени, согласно самому же летописному повествованию, еще не «примучены» киевскими князьями под дань). Но даже эта армада «кораблей» не способна вместить всех Олеговых «воев», которых, заметим, уже набирается 80 000 (из расчета по 40 человек в ладье – число, указанное в летописи), поэтому другая их часть «поиде» к Царьграду сушей, «на конех», хотя конных дружин у русов и восточных славян тогда еще не существовало.

Мобилизовав под стяги Олега всю Русскую землю, летописец, однако, не сумел как следует распорядиться этим бесчисленным воинством. Оно тает буквально на наших глазах. Первой исчезает конная рать, поскольку договор Олега требует от греков дань только на «мужей» в «кораблях». А затем как сквозь землю проваливаются все варяго-финно-славянские «толковины», вместо которых внезапно появляется «русь», чьи интересы только и оказываются учтены на переговорах с «царями». Такой оборот дела убеждает в том, что на самом деле морская кампания 911 г. была проведена силами Олеговой дружины; ополчение восточнославянских племен в набеге не участвовало[222].