Составители официального отчета постарались представить поведение Мэйдзи в качестве идеального для правителя конфуцианского типа, который разделяет со своим народом как радости, так и горести жизни. Так, в доме, где ночевал Мэйдзи в Идзумодзаки, летали тучи комаров. Императору предложили провести ночь под покровом сетки от комаров, но тот якобы ответил: «Главная цель путешествия – понять тяготы людей. И если я сам не почувствую, в чем они заключены, как смогу понять их жизнь?»[139]

Проехав по побережью Японского моря, Мэйдзи добрался до Киото. Оттуда он собирался отправиться на поклонение в Исэ, но тайфун спутал планы. Это было первое путешествие Мэйдзи по стране, когда весь маршрут проходил по суше. Преодолев 440 ри (ок. 1700 километров) за 72 дня, 9 ноября он вернулся в столицу. Токио встретил его национальными флагами, горожане высыпали на улицы – день был объявлен выходным. Из многочисленных посещений школ Мэйдзи вынес впечатление, что ученикам не хватает традиционных моральных ценностей. Неприятным сюрпризом стали жалобы учителей на то, что многие ученики не испытывают почтения перед старшими по возрасту и перед властями.

Вряд ли это можно было считать случайностью. Наиболее «прогрессивно» настроенные мыслители того времени считали буддизм и конфуцианство абсолютно устаревшими. Примером может послужить Фукудзава Юкити, считавшийся кумиром образованной публики. Как он относился к традиционной морали? В прежней Японии пользовалась большим авторитетом история о китайском мальчике У Мэне. Поскольку комары нещадно жалили его нищих родителей (у них в доме не было даже занавесок), он на ночь набрасывал свою одежонку на них, а сам подставлял свое голое тело кровососам, отвлекая их внимание от отца с матерью[140]. Цитируя эту историю, Фукудзава «цинично» заявлял, что лучше бы сын заработал денег на москитную сетку. Так чего же было ожидать от детей?

Постоянные занятия конфуцианской классикой убеждали Мэйдзи в том, что преданность монарху и сыновняя почтительность являются основой сильного государства. И этому все время находились подтверждения в реальной жизни.

23 августа, всего за неделю до того, как Мэйдзи покинул Токио, в столице случился мятеж. В нем участвовало около 200 человек из артиллерийского батальона императорской гвардии. Подавляющее большинство солдат были сыновьями простолюдинов. Они убили двух офицеров и, прихватив с собой две пушки, двинулись к императорскому дворцу Акасака, собираясь высказать недовольство малым денежным содержанием и дрянной амуницией. И это несмотря на то, что в прошлом году они участвовали в победоносной войне против Сайго Такамори! Мятежников арестовали, они не оказали никакого сопротивления. Но наказание было жестоким: 55 человек были расстреляны, 114 – оказались в тюрьме.

На самом деле армия жила по тогдашним японским стандартам не так плохо. За исключением часов военной подготовки, солдаты имели право покидать расположение части, по воскресеньям у них был выходной. Но, как потом выяснилось, вместо духа преданности в части царил душок свободомыслия. На политзанятиях солдатам, в частности, рассказывали о французской революции, о том, что ее благородной целью является исправление дурных действий правительства[141]. И вот солдаты возомнили себя борцами за правое дело, однако правительство посчитало их мятежниками. Их жара хватило всего на пару часов, но сам факт того, что они посмели выступить против правительства, наводил на самые печальные размышления.

Несмотря на все недостатки и трудности, усилия по обучению страны приносили свои плоды. Учились взрослые – в этом году на железных дорогах английских машинистов сменили японские. Учились и дети – все европейские путешественники единогласно отмечали: школьное дело в Японии поставлено превосходно. На Парижской всемирной выставке этого года Японии присудили первую премию за организацию школьного дела. В стране насчитывалось уже 20 тысяч школ, в которых обучалось больше 40 процентов детей. Их родители рассчитывали не только на карьерный успех своих чад. Они рассчитывали и на то, что дети станут красивее их. В это время широкое распространение получает убеждение: постоянное сидение на полу «пригибает» к земле и вызывает искривление позвоночника. Японцы того времени желали походить на европейцев не только манерами. Они хотели «дорасти» до них в буквальном смысле этого слова. В школе учили сидеть на стуле, на торжественных мероприятиях ученики не сидели, а стояли, занятия физкультурой расправляли грудь.

Продолжали «завоевание Европы» и японские художники. В этом году вышел в свет последний, пятнадцатый выпуск рисунков Хокусая из серии под названием «Манга». Первый выпуск появился в продаже еще в 1814 году, на Западе тогда никто не знал имени художника. Теперь же, в 1878 году, издатель в предисловии с удовлетворением отмечал: «Теперь часто наши магазины посещают иностранцы, которые интересуются гравюрами или коллекционируют работы мастера. Недавно я увидел книгу, изданную в Европе, и в ней было большое количество рисунков из „Манга“. Тогда я понял, насколько широко распространилась слава о силе кисти Хокусая»[142].

Продолжал свой победоносный путь на Запад и японский шелк. В 1872 году шелкомотальных (кокономотальных) фабрик насчитывалось только девять, но теперь, всего через шесть лет, их число возросло до 282. Они были меньше, чем в Томиока, стены лепили из глины, станки зачастую делали не из металла, а из дерева. Однако ввиду низких издержек, сверхэксплуатации деревенских девушек и низких зарплат продукция этих фабрик была конкурентоспособной. По объему производства шелка-сырца Япония стала постепенно приближаться к Китаю – крупнейшему производителю шелка в мире.

Повышению качества шелка и других товаров служили ярмарки под крышей (канкоба), проводившиеся при прямом участии властей. Первая общенациональная ярмарка открылась в этом году в Токио. По словам В. Крестовского, это был «целый лабиринт деревянных зданий, зал, крытых галерей и переходов, где сосредоточены по отделам всевозможные произведения местной кустарной и мануфактурной промышленности, перечислить которые нет никакой возможности, кроме как в длинном каталоге. Тут чего хочешь, то и просишь. Тут все есть, решительно все, что требуется в обиходе японской жизни, за исключением лишь съестных продуктов, если они не в консервах. Вы находите здесь и предметы роскоши, и предметы первой необходимости, пищу для ума и образования, пищу для развлечения и комфорта, инструменты и пособия для всевозможных работ, искусств и ремесел. Тут и мебель, и утварь, ткани и одежда, книги, табак, цветы, духи и прочее и прочее. Но замечательно вот что: допускаются в Кванкубу изделия не иначе как премированные, получившие медали и почетные отзывы на разных конкурсах и местных провинциальных выставках, так что превосходные качества всех этих произведений вполне гарантированы – покупайте смело, вы не рискуете ошибиться и быть обманутым»[143].