этой станции, а четыре версты мы пешком пройдем!

Поехали, через десять минут — стоп! Что?! Заяц! Ну тут уж я не вытерпел — заплакал. «Что ж это, — говорю, — за несчастье такое? Доеду я когда-нибудь до Ростова или нет?!» Говорю, а у самого слезы ручьем так и льются. Я плачу, кондуктора ревут, и заяц не выдержал, заревел. И до того стало мне противно все это, что глаза б мои не смотрели. Махнул я рукой, задернул занавески и спать лег. В Ростов приехал, от нервного расстройства лечился. Вот оно, какие поездки бывают.

Монолог записал Герасим Петрович Ухов

«Гудок». 17 октября 1923 г.

Остерегайтесь подделок!

Мы надеемся только на наших бывших союзников французов и в особенности на господина Пуанкаре...

Из «манифеста» русских рабочих, напечатанного в «Новом Времени»

— Не верят, подлецы! — сказал Михаил Суворин. — Говорит, русские рабочие такого и имени не выговорят: Пуанкаре. Прямо голову теряю. Если уж этот манифест неубедителен, так не знаю, что и предпринять!

— Я вот что думаю, — сказал Ренников, — пошлем депутацию в «Роте фане». От русских рабочих. Мне Коко Шаховской обещал опытных исполнителей найти, которые в «Плодах Просвещения» играли. Такие мужички выйдут — пальчики оближете...

— Ну, ну, — сказал устало Суворин.

Редактор «Роте фане» строго смотрел на депутатов и спрашивал: «А откуда вы, товарищи, так бойко немецкий язык знаете? Прямо удивительно!»

— Это от пленных, — быстро отпарировал глава депутации, незамужний хлебороб Варсонофий Тыква. — За время войны их у нас по деревням много перебывало.

— Хороший народ — немецкие пленные! — поддержал Степан Сквозняков, питерский рабочий, — ведь вот и национальности враждебной и обычаев других, а как сошлись с нами... Прямо по пословице: les extrémités se touchent...

— Французскому языку вы, вероятно, тоже от пленных, выучились? — иронически спросил редактор.

Депутаты смешались. От конфуза Степан Сквозняков даже вынул откуда-то из-за пазухи монокль и вставил его в глаз. Но услышав подозрительное шиканье остальных, спохватился и поспешил спрятать его обратно.

— Так вы говорите, Пуанкаре — самое популярное имя среди русских рабочих? — продолжал спрашивать редактор «Роте фане».

— Это уж наверняка! — сказал твердо Остап Степной, по мандату башкирский кочевник. — Я рабочий быт — во как знаю. У моего дяди, слава богу, два завода было...

— В Башкирии? — задал ехидный вопрос редактор.

— Собственно говоря, — пробормотал, сконфузившись, депутат, — это не то что мой родной дядя. У нас в Башкирии дядями — соседей зовут. Дядя — сосед, а тетя — соседка.

— А бабушка? — поставил вопрос ребром редактор.

— Бабушка — это если из другой деревни... — промямлил башкирец.

— Муссолини тоже очень популярное имя у русских рабочих, — поспешно заговорил глава депутации Варсонофий Тыква, чтобы переменить тему. — Пастух у нас на селе — симпатичный такой старичок, так прямо про него и выражается: ессе, — говорит!

— Классическое замечание! — расхохотавшись, сказал редактор. — Образованный старичок — пастух ваш. Вероятно, филолог?

— Юрист, — с готовностью подхватила депутатка Анна Чебоксарова, иваново-вознесенская текстильщица. — На прямой дороге в сенаторы был, а теперь...

— Мерзавцы! Подлецы! — грохотал Михаил Суворин. — Тоже! «Плоды Просвещения» ставили... Вас надо ставить, а не «Плоды Просвещения»! Выставить всех рядом да — по мордасам, по мордасам, по мордасам...

— Не виноваты мы ни в чем, — угрюмо возражал Варсонофий Тыква, он же Коко Шаховской. — Случай тут, и ничего больше! Все хорошо шло — без сучка и задоринки. Но только мадам Кускова заговорила — прахом вся затея! По голосу ее, каналья, признал. «Я, — говорит, — раз вас на лекции слышал. Извините, — говорит, — не проведете!»

— Подлецы! — процедил Суворин. — А Ренникова я...

Но Ренникова поблизости не оказалось. Он — Ренников — знал, что в случае неудачи Суворину опасно показываться. Рука у него тяжелая, а пресс-папье на письменном столе — еще тяжелее...

Ол-Райт.

«Дрезина». 1923. № 12.

Арифметика

— Начинается! — прохрипел запыхавшийся генерал, взбежал на 6-й этаж к «блюстителю русского престола» Кириллу.

Кирилл побледнел и, выпустив из рук насос примуса, который он накачивал, прошептал:

— Уже?

Запыхавшийся генерал сразу отпыхался.

— Помилуйте, ваше высочество, — отрапортовал он, — не так понять изволили. Не погромы начинаются, а реставрация-с!

Кирилл молниеносно пришел в себя.

— Не... не может быть!

— Честное слово.

— В России?

— Пока, ваше высочество, только в Германии. Кронпринц приехал, Вильгельм возвращается. Штреземан на этот счет так прямо и выразился: не позволю, говорит, чтобы хоть один немец оставался за границей...

— Ну?

— Ну и вот, ваше высочество... Мы так полагаем: сегодня Германия, а завтра и Россия. Ведь это — как эпидемия-с. Революция — эпидемия. И реставрация — эпидемия. Стоит только начать.

Вечером, когда к Кириллу заехали фрау Кускова и герр Милюков, чтоб узнать, когда его высочество собирается выехать, они застали странную картину.

Кирилл и генерал сидели на полу, засыпанные обрывками бумаг, и на полях какой-то книги лихорадочно множили цифры. От количества нулей рябило в глазах.

— Ехать! — завопил Кирилл в ответ на их почтительные вопросы. — Вы знаете, что это значит: ехать?

— Помилуйте, кронпринц...

— Чего вы мне тычете в глаза вашим кронпринцем! Кронпринц... Кронпринцу хорошо. Кронпринц гульденами содержание получает. Что ему, кронпринцу? Автомобиль — 10 гульденов. Шоферу на чай — 5 гульденов. Окорок ветчины — 3 гульдена... А мне марками выдают!

— Но, ваше высочество...

— Сам знаю, что высочество... Смотрите сюда: дорога на одного человека — шесть квинтильонов семьсот восемьдесят один квадрильон восемьсот тридцать пять триллионов... и еще мелочь какая-то. Ежели на четверых...

— Отбросим для краткости три нуля, ваше высочество...

— Погодите вы с тремя нулями... Бутербродов надо наделать? Кладите полбильона на бутерброды. Сорок восемь бильонов сто семьдесят два мильона четыреста шестьдесят тысяч триста восемьдесят два... Ладно. Папирос надо взять...

— Рано изволили начать курить, ваше высочество... Хе-хе...

— Пошутите еще! Если десять папирос — четыре бильона двести двадцать один миллион четыреста...

— Кладите ровным счетом квадрильон! — сказал Милюков и снял пальто. — Позвольте, я это сейчас, ваше высочество. Двойной бухгалтерией...

— В германских газетах писали, — докладывал