И все же из-за болтовни только одной служащей-шантажистки, задержанной, к тому же, на службе по мягкости тов. Аралова и доброте гражданина Костяева (и притом в Полевом штабе, а не в Регистрационном управлении), — я 10 месяцев (ныне 16 месяцев) сижу в одиночном заключении, не зная даже результата дела и срока. Чтобы было бы со мной, если бы все уволенные мною из Оперода поочередно писали бы доносы?

Посему я и обращаюсь к Вам, как к руководителю ВЧК и одному из старших руководителей партии, с просьбою: 1) восстановить справедливость и освободить меня;

2) если же задеты чьи-либо личные мотивы и самолюбие (хотя я был очень далек от мысли кому-нибудь во всю свою жизнь нанести обиду или лично сделать зло), то амнистировать меня, освободить и дать мне закончить свою жизнь работой в военно-учебной или другой по выбору Вашему или тов. Троцкого области Красной армии, а не медленно погибать в полуголодном и болезненном состоянии одиночного тюремного заключения (мышечный ревматизм, осложнённые убийственным холодом и контузией в спинной хребет на войне).

Г.И. Теодори, 30 декабря 1919 года

Камера МОК Бутырской тюрьмы

Эта просьба — заявление, посланное 30 декабря 1919 года из Бутырской тюрьмы, очевидно, к тов. Дзержинскому не дошла, ибо на нее не последовало никакого ответа. Вновь переписана и приложена к заявлению к тов. Вадиму 25 июня 1920 г.

Г.И. Теодори

РГВА. Ф. 33221. Оп. 2. Д. 216. Л. 8—11 об. Автограф черными чернилами.

РГВА. Ф. 33221. Оп. 2. Д. 216. Л. 1–7. Машинописный экз.

Возможно, рядовые члены партии и сочли достаточно убедительным напечатанное «Правдой» разъяснение И.Т. Смилги, но председателя РВСР оно явно не удовлетворило. Версия И. Дойчера, а вслед за ним и авторов «Империи ГРУ», что «заговор в Полевом штабе» повлек за собой новой этап внутрипартийной борьбы[725], нуждается в уточнении. Итак, Главкома арестовали 8 июля, а состав РВСР был изменен 3-го. В этом контексте версия, что «заговор в Полевом штабе» сыграл на руку Сталину, который смог «выбить из-под Троцкого» ряд его креатур и включить в состав Реввоенсовета Республики преданных себе людей, звучит неубедительно. Однако определенная связь прослеживается. Логично предположить, что аресты в Красной Ставке стали не причиной, а следствием нанесения удара по военному престолу Троцкого — Реввоенсовету Республики. 6 июля 1919 г. член РВСР и РВС Южного фронта А.И. Акулова просил В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого об освобождении от ответственной военной работы[726]. Просьба была уважена частично: 8 июля Акулова освободили от членства в Реввоенсовете Республики, но оставили членом РВС Южного фронта вплоть до августа 1919 г. Лишь в сентябре просьба А.И. Акулова была удовлетворена в полном объеме, правда, с оттенком издевки: он стал начальником 43-й стрелковой дивизии… Южного фронта[727]. 13 июля 1919 г. последовал новый удар по главе военного ведомства: решения, принятые сокращенным составом Реввоенсовета Республики (Склянский, ставленник Ленина Гусев и ставленник Гусева Каменев), было постановлено считать решениями РВСР[728]. На этом заседании РВСР (сторонников Троцкого было меньшинство — 1 против 3; кроме того, присутствовал Рыков) начальника Полевого штаба М.Д. Бонч-Бруевича заменили П.П. Лебедевым[729]. Гусев стал и военкомом Полевого штаба[730] — заметим, что вряд ли, зная о «заговоре», Троцкий предложил бы его кандидатуру в мае 1919 г. Председатель РВСР был загнан и потому вступился за своих подчиненных не сразу. На помощь Троцкому пришла… чрезмерная активность чекистов: по подсчетам Я.Ю. Тинченко, летом 1919 г. всего арестовали около 80 однокурсников Теодори[731]. Правда, не по одному делу, а по целой серии не связанных друг с другом дел.

Только 25 июля, получив требование Дзержинского об аресте двух очередных «заговорщиков» (генштабистов Г.Я. Кутырева и Н.А. Семашко), Троцкий, не удостоив председателя ВЧК личным ответом, передал Склянскому для ЦК: «Принимая во внимание ряд произвольных арестов, которые несут жесткую дезорганизацию, только по прямому постановлению Цека». Склянский направил телеграмму Троцкого Ленину, Стасовой и Смилге[732]. 6 августа 1919 г. Полит- и Оргбюро на совместном заседании рассмотрело вопрос об аресте Г.Я. Кутырева, по итогам чего приняло решение «запросить Павлуновского»[733]. А 15 августа Троцкий выразил в телеграмме «крайнее сожаление» по поводу состоявшегося-таки неправомерного ареста Кутырева и Семашко из 12-й армии («безобразия»)[734]. Как следует из приказа по Полевому штабу, Г.Я. Кутырев 16 августа отправился в 12-й армию[735], руководить штабом которой его назначили. Вероятно, требования Троцкого на этот раз не были проигнорированы. Чекисты разошлись настолько, что заместителя председателя Особого отдела ВЧК И.П. Павлуновского 14 августа 1919 г. Троцкий, узнав о замыслах очередных арестов (на этот раз командира бригады Афонского), назвал «человеком психически неустойчивым», которому «невозможно» «выдавать… заслуженных работников на основе его подозрений». Председатель РВСР предложил Политбюро ЦК телеграммой заменить руководителя ОО ВЧК на «ответственное лицо, внушающее доверие к способности разобраться в деле и в людях»[736]. Обвинение Афонского было основано на фабрикации 4-месячной давности «удостоверений с подложными печатями». 15 августа об этом доложил Троцкому Склянский. Троцкий 18 августа ответил, что вопрос должен решить Склянский по сношению с ОО ВЧК[737]. Вероятно, Эфраим Маркович не смог договориться с Павлуновским, хотя расчет на это у руководства военного ведомства, безусловно, был: 16 августа уже было подписано П.П. Лебедевым, К.Х. Данишевским и начальником Административно-учетного управления генштабистом А.Н. Виноградовым предписание «Генерального штаба товарищу Г.Я. Кутыреву… с получением сего отправиться к месту прежней службы»[738]. В тот же день Политбюро, рассмотрев телеграмму Троцкого, отказало в освобождении Афонского: «Из представленных Особым отделом документов выяснилось, что Афонский привлекается Ревтрибуналом 6-й армии и что против него имеются весьма серьезные обвинения». К сложившейся ситуации Политбюро отнеслось со всей серьезностью: «Постановлено поручить разбор этого дела комиссии в составе: тт. Раковского, Пятакова и Петерса. ЦК придает этому делу особое значение в виду серьезности улик, просит срочно рассмотреть дело и представить на заключение в ЦК»[739]. Относительно Павлуновского «ЦК находит, что никаких данных для присоединения к мнению Троцкого нет». Вероятно, решающую роль сыграл присутствовавший на заседании Феликс Дзержинский: военное ведомство представлял Эфраим Склянский, не имевший в партии никакого веса[740]. Да и член Коллегии ВЧК Петерс — известный палач — должен был отстаивать позиции Павлуновского. По сути решение Политбюро представляло собой негласную легализацию политики Особого отдела по терроризированию сотрудников ведомства Троцкого.