Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Можно мне водички? Плесните вон из того пластикового кувшина. Здесь нам в комнаты ставят только кувшины из пластика, стеклянные в зомби-отелях держать не разрешается.
Ах, как хорошо. Давненько я так долго не разговаривал, а мне еще много чего нужно рассказать. Еще не заскучали? Нет? Я тоже. Отлично провожу время, пусть история и жуткая.
Билли Андерсон не играл до 1958 года, и тот год стал последним в его карьере: Бостон безоговорочно расторг с ним контракт посреди сезона, и больше он никуда не смог пристроиться. Ведь он растерял всю скорость, а прежде выезжал только за счет своей быстроты. Врачи говорили, что он будет как новенький, что ахиллово сухожилие чуть надрезано, а не рассечено, но оно к тому же очень сильно растянулось, и вот это, по-моему, его и прикончило. Бейсбол – игра жесткая, знаете ли, но мало кто понимает это до конца. Не только кетчеры получают травмы в столкновениях за «домом».
После игры Дэнни Ду обнимает парня в душевой и орет:
– Сегодня вечером ставлю тебе стакан, салага! Да что там, ставлю десять стаканов! – А потом выдает высшую похвалу: – Ты, черт возьми, выстоял и не сломался!
– Десять стаканов, потому что я, черт возьми, выстоял и не сломался, – повторяет парень, а Ду ржет и хлопает его по спине, как будто смешнее в жизни ничего не слышал.
Но тут врывается Пинки Хиггинс. В тот год он был менеджером «Ред сокс». Работа и так неблагодарная, да к тому же летом 1957-го дела у Пинки и у «Сокс» шли все хуже и хуже. Он был зол как черт и с таким остервенением жевал табак, что у него изо рта сочилась слюна и капала на форму. Он заявил, что наш новичок умышленно порезал Андерсону лодыжку, когда они столкнулись за «домом». Сказал, что Блейкли, скорее всего, проделал это ногтями, и за это его надо снять с игр. Звучало грозно, особенно от человека, чей девиз гласил: «Шипы точи – врагов мочи!»
Я сидел в офисе Джо и потягивал пиво, так что мы с Дипунно на пару выслушали весь этот рев Пинки. Мне показалось, что он спятил, и, судя по выражению лица Джо, я был не одинок.
Джо подождал, пока Пинки выдохнется, а потом ответил:
– Я не следил за ногой Андерсона. Я смотрел, осалил ли его Блейкли и удержал ли он мяч. Что он и сделал.
– Приведи его сюда, – кипятился Пинки. – Я хочу сказать это ему в глаза.
– Возьми себя в руки, Пинк, – говорит Джо. – Разве я устраивал бы истерику у тебя в офисе, если бы порезали Блейкли?
– Да не шипами это! – ревет Пинки. – Шипы – часть игры! А вот царапаться, как… как девка на футболе… ни в какие ворота не лезет! А Андерсон семь лет играет! Ему семью кормить надо!
– Так, значит, что у тебя получается? Мой кетчер рассек твоему раннеру лодыжку, когда его осалил, а потом еще и бросил его через плечо? И все ногтями?
– Так говорит Андерсон, – огрызается Пинки. – Андерсон утверждает, что почувствовал это.
– Может, Блейкли ему ногтями еще и ногу растянул?
– Нет, – признается Пинки. К той минуте лицо его сделалось пунцовым, и не только от злости. Он понимал, как звучат его слова. – Он говорит, что это произошло, когда он упал.
– Прошу прощения у высокого суда, – вступаю я. – Но ногтями? Это же чушь.
– Я хочу увидеть руки этого парня, – заявляет Пинки. – Покажите их мне, или же я подам апелляцию, мать вашу.
Я было подумал, что Джо пошлет его куда подальше, однако он этого не сделал, а повернулся ко мне.
– Скажи парню, чтобы зашел. И передай, что он должен показать мистеру Хиггинсу ногти, как учителю в первом классе после Клятвы на верность флагу.
Я привел парня. Пришел он довольно охотно, хотя из одежды на нем было одно полотенце, и не отказался продемонстрировать ногти. Они были короткие, чистые, не обломанные и даже не загнутые. Никаких тебе потертостей и кровоподтеков, как если ими в кого-то вцепиться или рвануть. Но кое-что я заметил, хотя в тот раз не придал этому никакого значения. С указательного пальца исчез пластырь, и на его месте я не увидел ни малейшего следа заживающего пореза. Только чистая кожа, розовая после душа.
– Доволен? – спрашивает Джо у Пинки. – Или хочешь проверить, чистые ли у него уши?
– Да пошел ты, – отвечает Пинки. Встает, топает к двери, смачно сплевывает жевательный табак в корзину для бумаг – плюх! – а затем оборачивается.
– Мой парень говорит, что твой парень его порезал. Что он это почувствовал. А мои парни не врут.
– Твой парень решил погеройствовать в разгар игры, вместо того чтобы остановиться на третьей базе и дать шанс Писалу. И теперь, чтобы выкрутиться, он тебе наговорит сорок бочек арестантов. Ты сам знаешь, что случилось, и я тоже знаю. Андерсон зацепился за свои же шипы и порезался, когда упал. А теперь проваливай отсюда.
– Это тебе даром не пройдет, Дипунно.
– Да ну? Ладно, завтра игра в то же время. Приходи пораньше, пока попкорн не остыл, а пиво не нагрелось.
Пинки ушел, на ходу отламывая свежий кусок жевательного табака. Джо побарабанил пальцами по столу рядом с пепельницей, а потом обратился к парню:
– Ну вот, теперь остались все свои. Ты что-нибудь сделал Андерсону? Только давай как на духу.
– Нет. – Ни тени колебания. – Я ничего не делал Андерсону. Это правда.
– Ну вот и ладно, – сказал Джо и встал. – Люблю потрепаться после игры, но отправлюсь-ка я лучше домой и трахну женушку на диване. После победы на открытии сезона у меня всегда классно стоит. – Он хлопнул нового кетчера по плечу. – Парень, сегодня ты отыграл как надо. Молодец.
Он ушел. Парень потуже затянул на поясе полотенце и направился было назад в раздевалку. Я сказал ему вслед:
– Похоже, твой порез при бритье совсем зажил.
Он остановился как вкопанный у самой двери, и хотя он стоял ко мне спиной, я понял: совесть у него нечиста. Это можно было понять по его позе. Сам не знаю, как это получше объяснить, но… я понял.
– Что? – Как будто не врубился в мои слова.
– Порез от бритья у тебя на пальце.
– А, порез. Ну да, совсем зажил.
И выплывает себе из офиса… Хотя, будучи деревенщиной, он, наверное, и понятия не имел, куда шел.
Ну вот, вторая игра сезона. Денди Дэйв Сислер – на питчерской горке за Бостон. Едва наш новый кетчер устроился на площадке бэттера, как Сислер посылает фастбол прямо ему в голову. Выбил бы ему на хрен глаза, если бы попал, но парень лишь дернул головой назад – даже не пригнулся, – а потом снова поднял биту, глядя на Сислера и как бы говоря: давай еще разок, если хочешь.
Болельщики заорали как сумасшедшие и принялись скандировать:
– У-ДА-ЛИТЬ! У-ДА-ЛИТЬ! У-ДА-ЛИТЬ!
Судья Сислера не удалил, но вынес ему предупреждение, к дикому восторгу болельщиков. Я огляделся и увидел Пинки рядом со скамейкой бостонцев. Он разгуливал взад-вперед, так плотно сложив руки на груди, словно боялся взорваться.