Показалась развилка: шоссе шло дальше прямо на север, а боковая дорога отходила вправо. Гордиевский вдруг опознал ту местность, которую Вероника Прайс часто показывала ему на фотографиях. Он не заметил нужного километрового указателя, но был уверен, что это — то самое место. Вскочив на ноги, он стал смотреть в окно. Автобус уже почти опустел, и водитель вопросительно поглядывал на него через зеркало. Потом он остановил автобус. Гордиевский все еще колебался. Автобус снова тронулся. Тогда Гордиевский спохватился и побежал по проходу, приложив ладонь ко рту. «Простите, я плохо себя чувствую. Позвольте мне сойти!» — обратился он к водителю. Тот с явной досадой остановил автобус еще раз и открыл двери. Когда он уже отъезжал, Гордиевский наклонился над придорожной канавой и сделал вид, будто его тошнит. Похоже, он все время привлекал к себе лишнее внимание. Теперь его наверняка хорошо запомнили около полудюжины человек: проводница из поезда, тот молодой человек, что обнаружил его на полу вагона и уложил на нижнюю полку, двое подвыпивших мужиков и водитель автобуса, который наверняка припомнит странного пассажира, которому вдруг стало плохо, и при этом он явно не знал, где ему выходить.

Съезд на запасную полосу был впереди, до него оставалось метров триста, там лежал огромный валун. Дальше дорога образовывала D-образную петлю длиной метров в сто, и от основного шоссе ее скрывал ряд деревьев с густым подлеском из кустарников и папоротника. В самом широком месте этой петли вправо, в еще более густой лес, отходила военная дорога. На грунтовом покрытии запасной полосы лежал слой пыли, а почва вокруг оказалась сырой и даже заболоченной — с озерцами стоячей воды. Становилось теплее, и от земли исходил резкий неприятный запах. Рядом запищал комар, потом другой. Они принялись кусаться. В лесу стояла какая-то звенящая тишина. На часах была только половина одиннадцатого. До приезда машин с агентами МИ-6 — если, конечно, они вообще приедут — оставалось еще часа четыре.

Страх и адреналин оказывают странное воздействие на поведение человека — и на его аппетит. Гордиевскому следовало бы затаиться в подлеске, натянуть на голову пиджак и отдаться на растерзание комарам. Ему нужно было просто ждать. А он вместо этого сделал нечто такое, что задним числом выглядит чистым безумием с его стороны.

Он решил отправиться в Выборг и там чего-нибудь выпить.

Полдень, шоссе Ленинград — Выборг

Два автомобиля МИ-6 покидали окраины Ленинграда, а за ними следом ехали кагэбэшные «жигули», как вдруг перед носом у «сааба» Аскота на трассу вывернула советская милицейская машина и возглавила всю автоколонну. А вскоре навстречу проехала еще одна милицейская машина, потом она подала сигнал, развернулась и пристроилась позади кагэбэшного автомобиля. Кортеж замкнула четвертая машина — горчичного цвета «жигули». «Нас взяли в вилку», — подумал Аскот. Он бросил тревожный взгляд на Каролину, но ничего не сказал.

Минут через пятнадцать милицейская машина внезапно вырвалась вперед. В тот же момент кагэбэшная машина тоже ускорилась и, обогнав британцев, поехала перед ними. Километрах в полутора оказалось, что первая милицейская машина остановилась на обочине. Как только вереница проехала, она снова тронулась и поехала в самом хвосте. Британцы снова оказались в вилке — только теперь кагэбэшники ехали впереди, а две милицейские машины — позади. Произошла классическая властная перестановка, скоординированная при помощи рации и вылившаяся в причудливый моторизованный танец: «Кагэбэшники явно сказали милиции: „Можете остаться, но вести эту операцию будем мы“».

В каком бы порядке они ни предпочитали ехать, все равно это был усиленный надзор — без малейшей попытки замаскироваться. Аскот совсем приуныл. «Я думал, что нам готовят двойной захват. Я прямо-таки видел эту картину: вот мы приезжаем на условленное место, а там нас уже ждет целый комитет — и из кустов вылезает толпа людей в форме».

У дороги один за другим мелькали километровые столбы. «У меня не было никакого плана, подготовленного на такой случай: я просто не представлял себе, что нам предстоит двигаться к месту встречи в сопровождении КГБ в нескольких метрах и впереди, и позади нас». Пока одна машина едет впереди, а позади — еще три, сворачивать на запасную полосу просто немыслимо. «Если они не отстанут от нас, когда мы туда подъедем, — думал Аскот, — операцию придется отменить». Тогда Пимлико — и его семья, если они собрались бежать все вместе — останутся ни с чем. Если, конечно, им вообще удалось выехать из Москвы.

12:15, кафе на южной окраине Выборга

Первой машиной, ехавшей в сторону Выборга, оказалась «лада», и она охотно остановилась, как только Гордиевский проголосовал. В СССР был распространен автостоп, власти даже поощряли его. И в районе, где повсюду размещались воинские части, автостопщик-одиночка, в принципе, не вызывал особых подозрений. Молодой водитель был в гражданской одежде, но Гордиевский принял его за военного или кагэбэшника. Впрочем, он оказался совсем не любопытен, ни о чем его не спрашивал, и всю дорогу до окраины города в машине гремела западная поп-музыка. Выходя, Гордиевский протянул водителю трехрублевку (очень много за такую короткую поездку), тот принял деньги, не сказав ни слова, и поехал дальше, не оборачиваясь. Через несколько минут Гордиевский уже сидел в кафетерии. Он заказал жареную курицу и две бутылки пива.

Покончив с первой бутылкой, Гордиевский почувствовал блаженную сонливость: выброс адреналина прекратился. Куриная ножка показалась ему чуть ли не самой вкусной едой, какую он когда-либо ел. Пустой кафетерий на окраине Выборга был абсолютно невзрачным и безликим: просто пузырь из стекла и пластика. Официантка, принимая заказ, едва взглянула на него. Он не то чтобы почувствовал себя в безопасности, но ощутил какое-то странное спокойствие — и внезапную усталость.

В разные столетия Выборг много раз менял подданство: от Швеции он переходил Финляндии, от Финляндии — России, потом Советскому Союзу, затем снова Финляндии и наконец опять СССР. В 1917 году в Выборге проездом оказался Ленин во главе своей организации большевиков. До Второй мировой войны в городе насчитывалось 8о тысяч жителей, среди них большинство составляли финны, но были и шведы, немцы, русские, цыгане, татары и евреи. Во время Зимней войны между Финляндией и СССР (1939–1940) практически все население было эвакуировано, и больше половины зданий подверглось разрушению. После ожесточенных боев город заняла Красная армия, а в 1944 году СССР его аннексировал. Тогда изгнали последних финнов и заселили Выборг советскими гражданами. В облике города наблюдалась та особая вялость и безжизненность, какая свойственна всем городам, которые пережили разрушение, этническую чистку и быструю и дешевую перестройку. Все здесь казалось ненастоящим. Зато в кафе было тепло.

Гордиевский вдруг очнулся. Он что, уснул? Оказалось, что уже час дня. В кафетерии теперь сидели три молодых человека, они смотрели на Гордиевского, как ему показалось, с подозрением. Одеты они были модно. Стараясь не делать торопливых движений, Гордиевский положил вторую, непочатую, бутылку пива в сумку, оставил на столике деньги и вышел. Собравшись с духом, он зашагал в южном направлении и, лишь пройдя метров четыреста, отважился обернуться. Те трое по-прежнему сидели в кафе. Но куда же утекло время? На дороге было пусто. Близилось обеденное время, и поток машин почти иссяк. Гордиевский побежал. Уже через пару сотен метров он начал обливаться потом, но только развил скорость. Он ведь был хорошим бегуном. Несмотря на пережитые за последние два месяца терзания, он оставался в форме. Перейдя на бег, он почувствовал, как колотится сердце — и от страха, и от физической нагрузки. Автостопщик не должен был привлекать внимания, а вот человек, быстро бегущий по пустому шоссе, наверняка вызвал бы любопытство. Что ж, он хотя бы бежит от государственной границы, а не в ее сторону. Гордиевский увеличил скорость. Почему же он не остался в условленном месте? Успеет ли он пробежать 26 километров за оставшиеся час двадцать минут? Конечно, нет. Но все равно он продолжал бежать во весь опор. Речь шла о спасении жизни.