Животный ужас, впервые испытанный в тесном отсеке фуры, вновь вернулся к юному пленнику и всецело овладел его сознанием. «…Сла-а-адкая мамашка! Ух и сладкая! Мы потом ее поймаем, попозжа, — как с тобой разберемся. Обязательно поймаем! Ухх-х-х, мамашка! Тебя к батарее прикуем, а ее будем драть во все щели. Ух-х-хх, как мы ее! Мы ее до смерти за…бем! А ты будешь смотреть. Тебе понравится…»

Эта идиотская тирада, рожденная тусклым умишком озабоченного мужлана, вдруг отчетливо предстала перед юношей, обретая реальные формы. Вот, значит, как оно бывает на самом деле… Значит, это не метафора. Женщина действительно может умереть от такого…

— Господи, какой же я идиот!!! — потерянно прошептал Сергей. — Господи… Что же я наделал…

Он вдруг живо представил себе последовательность дальнейших событий. Мать — дама своенравная, пробивная да целеустремленная, получив известие о его местонахождении, немедля все бросит и примчится сюда его выручать. А тут, в этих мерзких избушках…

«…Мамуля у тебя — классная телка. Эти метелки из «Апэнддаун» — и рядом не стоят. Ты не обижайся, ничего такого — это я в качестве комплимента. Не будь она твоей мамулей, я бы ее снял. Ты посмотри — на нее же наверняка все мужики оборачиваются…»

Вот так однажды имел неосторожность выразиться Валера Киевский — клубный мачо, развитой не по возрасту, — побывав в гостях у Сергея и пообщавшись с мадам Кочергиной. А Валера, несмотря на младые года, в «метелках» толк понимает — о его похождениях в их кругу ходят легенды…

«…Сережка — я здесь! Родной мой…» — и бежит к его зиндану, оскальзываясь на снегу. Но не дают добежать… Мужланы появляются, улюлюкают, догоняют… хватают мать. Тащат в свою хижину. Всю ночь — отчаянные крики, похотливый рев…

«…Ух-х-хх, как мы ее! Мы ее до смерти за…бем! А ты будешь смотреть. Тебе понравится…»

— Чтоб мне сдохнуть… Господи, да что же ты за чудовище создал?! Чтобы так вот — родной матери, единственному близкому человеку…

А утром дед Семен потащит к пропасти труп. Нет, сначала потащит в сторону от лагеря — хоронить. Но отследят недруги дедовы потуги милосердные, побьют крепко и заставят тащить к пропасти. Истерзанное голое тело, сплошь испещренное кровоподтеками и ссадинами. Тащить будет за ноги — как и ту несчастную. А голова будет биться о камни, болтаясь в разные стороны, как переполненный пылесосный мешочек — в детстве видел, домработница собралась вытряхивать, да зазевалась, кот Кузя утащил мешочек и гонял его по комнате… «…А ты будешь смотреть. Тебе понравится…» Это было стократ хуже всего, что Сергею уже довелось испытать за последние дни. Невыносимая боль тысячами раскаленных игл вонзалась в сознание при мысли, что он может стать свидетелем злодеяния, которое свершится с его же легкомысленной подачи. Он все будет слышать и видеть — тут рядом, вон они, мерзкие хижины мужланов…

О том, что может произойти с матерью во время путешествия через всю Чечню (разносторонне развитый юноша достаточно разбирался в географии, чтобы предположить, что лагерь находится в крайнем южном районе республики, на самой границе с Грузией), Сергей не думал. Его это абсолютно не занимало — все вытеснило из головы ужасающе ясное понимание того, что он является единственной причиной страшной мерзости, которая произойдет именно здесь. Они на его глазах надругаются над матерью, а потом выбросят в пропасть, как какую-нибудь падаль.

«…А ты будешь смотреть. Тебе понравится…» Сергей вдруг с какой-то болезненной надеждой подумал: а ведь статистика автокатастроф такая неутешительная… В столице ежемесячно гибнут десятки людей, и на дорогих иномарках — в том числе…

Юноша поймал себя на мысли, что мечтает об ужасном, с точки зрения любого нормального индивида, исходе. Если бы вдруг ему сообщили, что мамин «Мицубиси-галант» на МКАД угодил под панелевоз и спасти никого из пассажиров не удалось, он, конечно, поплакал бы… но испытал невероятное облегчение. Тогда можно было бы порадоваться напоследок, что все так благополучно разрешилось, и спокойно умереть. На стражника, например, броситься — за автомат побороться…

Внезапный переход из длительного ступора в состояние великой тревоги, донельзя обостренной чувством собственной вины, и невозможность как-либо повлиять на ход событий не швырнули юношу в конечную фазу фрустрационной безысходности. Спасибо, в самом деле, отцу — не только телом крепок оказался отрок, но и в плане устойчивости психической не подкачал…

Через полтора часа после того, как дед Семен сбросил тело замученной женщины в пропасть, Сергей принял решение, единственно доступное для него в сложившейся ситуации.

Бежать. Потратить дня три-четыре на сбор информации, обдумывание способов, накапливание запаса хлеба. И драпать. Все герои романов, которые некогда читал Сергей, отовсюду бежали. Эдмон Дантес (для однобоко развитых тинэйджеров: к заказухе против Пушкина данный тип никакого отношения не имеет — отвечаю чем хотите), например, бежал вообще из совершенно невероятных условий!

Пока солдат доберется до большой земли, пока позвонит, пока там суть да дело… А он, Сергей, здоровый и крепкий, не успел еще ослабнуть от голода и холода. Что тут за препоны: замок на двери да страж, интеллект которого на уровне плинтуса в папином офисе. Да, все верно — подготовиться и бежать. Добраться до первого блокпоста федеральных сил, звякнуть куда угодно, назваться… А дальше все закрутится.

И как только юноша принял такое решение, стало ему легче. Цель появилась. Отчетливая, ясная, близкая. Ужасный комплекс вины, разрушающий душу, злобно рыкнув, отступил в кусты и затаился…

…Все-таки вредность человечья сильнее всех вместе взятых положительных качеств любой, даже наиширочайшей натуры. И достойным подтверждением этому служит факт, что зачастую человек, угодив в заведомо для себя опасную и невыгодную ситуацию по вине самоуверенного и довлеющего над его личностью соратника, никогда не упустит случая позлорадствовать.

Антон, хорошо осознавая все свои глубинные недостатки, тем не менее скромно считал себя пупом — как и все упертые товарищи, чего-либо добившиеся на своем поле деятельности. Ну, пусть не пупом всей земли, но пупом ЗОНЫ — непременно. Этаким пупком, в меру торчащим, слегка заволосевшим и обветрившимся от суровых условий. А тут рядышком вдруг возник еще один пуп, с претензиями на то же положение, что и пуп номер один. Два пупа, согласитесь, это аномалия. Любой гомо, заметив у себя такую аномалию, приложит все усилия, чтобы доказать: да не пуп это вовсе, а прыщ! Надуется, лопнет, и сразу всем станет ясно — все в норме, пуп один…

Трое суток все было, как предсказывал полковник. Маяк функционировал регулярно. Ночью шли за колонной Беслана, перед рассветом залегали на дневку, в сумерках готовились к движению, с наступлением полной темноты опять пускались в путь. Шведов набивал на карте базы, прокладывал маршрут, аккуратно вычерчивая все загогулины. Вектор перемещения в сравнении с длиной пройденного пути был мизерным: за трое суток продвинулись в южном направлении едва ли на сотню километров.

А на четвертый день на Ичкерскую землю из-за Кавказского хребта прыгнул хорошо прижившийся здесь, полупьяный отморозок-циклон. Не циклонище-ветродуй, яростный и настойчивый, а так — вялый тучегон-градосып. Не ждали гада: пятые сутки стояла необычная для зимнего времени в нашем регионе ясная, тихая погода, и синоптики-провокаторы торжественно обещали такую благодать еще минимум на протяжении недели.