Ланкастер заботливо отвел его в комнату в Башне Цезаря, где Эдуард сразу лег, накрывшись с головой мехом, и предался все тем же горьким безрадостным мыслям.

Однако в их гуще нет-нет да и мелькала одна светлая и приятная: «Мой сын… Он все-таки, пусть немного, но любит меня…»

Зима шла к концу. Юного Эдуарда короновали еще в последних числах января; совершил этот акт архиепископ Кентерберийский, тот самый Уолтер Рейнолдс, за утверждение которого в должности так ратовал в свое время свергнутый ныне король.

Изабелла пребывала в хорошем настроении. Она не стала регентом, но тем не менее ясно видела, что они с Мортимером обладают немалым влиянием на сына, молодого короля. А что еще нужно?..

Сэр Джон Эно вернулся со своим войском к себе на родину – его пребывание в Англии и так уж слишком затянулось. Перед этим он получил от королевы право на ежегодное вознаграждение в размере четырехсот марок, которое ни за что не хотел принять, говоря, что помогал ей не ради денег, а во имя любви к ней. Деньги он все ж таки принял и благополучно отбыл восвояси.

Изабелла ощущала себя на вершине славы, могущества и красоты, которая не только не померкла с годами, но расцвела еще более ярким цветом теперь, когда королева окончательно скинула с себя маску покорности и безответности и смогла обрести сообразные ее положению вид и манеры. Она перестала утруждать себя малейшими усилиями, чтобы скрывать свои отношения с Мортимером и часто посмеивалась в душе над тем, как все окружающие молча и безропотно мирятся с создавшимся положением вещей.

Тем не менее ее волновала эта ситуация, и она часто говорила о ней с Мортимером, который всякий раз пытался ее успокоить словами о том, что любовь к ней народа сильнее любых слухов, какие могут распространяться врагами. Коих у нее, впрочем, раз, два – и обчелся… Кроме того, не зря ведь существует поговорка «не пойман – не вор»…

Сам же он спешил извлечь для себя все выгоды, какие только были возможны. О таком жизненном успехе он не мог и мечтать: все владения были возвращены ему, к ним добавились и те, что принадлежали его умершему в Тауэре дяде. Его семья была удостоена всевозможных почестей, а сам он получил титул графа Марча. Фактически он являлся королем страны, а все, что должен был делать, – удовлетворять желания своей любовницы, что было отнюдь не в тягость: такой страстной и желанной женщины он еще не видывал, и оба они не знали усталости в любви.

Некоторое беспокойство Изабеллы продолжало вызывать поведение юного Эдуарда, который, по ее мнению, начинал тяготиться своей упряжью и все чаще пытался освободиться из нее. Но Мортимер и тут не совсем соглашался с нею и утешал, говоря, что сын еще настолько молод, что не может сознательно желать выйти из-под ее влияния.

– Но он задает столько вопросов! – говорила королева.

– Конечно. Ему интересно чувствовать себя королем. Однако он мало что знает об окружающем мире, о делах и интригах, творящихся вокруг, а потому его вопросы и суждения не могут быть опасны ни в какой степени.

– Дорогой, он очень умен. Не похож в этом на своего отца. Он быстро овладеет ситуацией и составит свое мнение. Я серьезно опасаюсь этого.

Но Мортимера больше занимало устройство собственных дел. Он был как в лихорадке от свалившейся на него удачи.

– Любовь моя, – говорил он, – ты еще долго сможешь руководить юным королем, уверен в этом.

– Ну а его отец? Он тоже тебя не беспокоит?

– Пленник Кенилворта? Ему никогда уже не вернуться к власти. Никогда!

– Но ведь он жив!

Мортимер внимательно взглянул на Изабеллу. Та продолжала:

– Что, если он соберет значительное число приверженцев?

– Кто? Эдуард?.. Милая, ты просто шутишь! Его все презирают, от мала до велика. Людям нравятся их новый король и те, кто правит от его имени. Разве я ошибаюсь? Народ по-прежнему предан тебе. Ты забыла уже, как встречают тебя повсюду, где бы ты ни появилась?

– В Лондоне это действительно так. Но народ переменчив. Сегодня он за тебя, а завтра против. Мы сами наблюдали это.

– За тебя они и сегодня, и завтра, и послезавтра, моя любовь! Оставим это и подумаем совсем о другом…

Он обнял ее, и она замерла в его объятиях. Он хорошо знал, что нужно делать, чтобы изменить строй ее мыслей. Знал, что сила ее женского желания равна, если не больше, силе ее честолюбия и жажде власти. И частенько, чтобы остановить возникающие споры и разногласия, могущие перерасти в ссору, он прибегал к этому прекрасно известному ему способу.

Однако способ этот мог лишь на время увести, но не насовсем отвлечь Изабеллу от беспокойных размышлений. Она продолжала часто думать о поведении сына и об угрозе, которую мог представлять пленный супруг.

Вскоре ей начало казаться – возможно, не без оснований, – что, когда она теперь появляется на улицах столицы, приветственные клики звучат уже не так громко и согласованно, как прежде. Ей даже слышались порой отдельные возгласы неодобрения по поводу новоиспеченного графа Марча, коим стал Мортимер…

Он и в самом деле ненасытен, думала она. И не только в любви, к сожалению… До нее уже доходили слухи, что Мортимера сравнивают с Гавестоном и с Диспенсерами. Те были у короля, говорили люди, этот – у королевы, а по сути-то все одно… Любовник он и есть любовник… Грех он и есть грех…

Так рассуждали в народе.

Казалось ей также – и с каждым днем все больше, – что юный Эдуард тоже начал относиться к ней по-другому: не во всем верит на слово, не все принимает как должное. Вопросы его делаются все серьезней, даже резче.

Она чувствовала, ощущала в воздухе зреющую опасность. И решила поговорить об этом с Мортимером обстоятельно и серьезно, подавив, если нужно, свои женские желания.

– Послушай меня, мой любимый Роджер, – сказала она ему. – До меня дошли сведения, что Генри Ланкастер весьма сблизился с Эдуардом и отношения у них совсем не такие, как у тюремщика с узником.

– Ты хочешь сказать, – улыбнулся Мортимер, – они больше напоминают былые отношения Эдуарда с Гавестоном и Диспенсером?

– Перестань, дело совсем не в этом. Ланкастера нельзя сравнивать с теми. Во-первых, он брат Эдуарда. Во-вторых, у него сила: деньги и войско. Ты не боишься, что в один прекрасный день он пойдет по стопам своего старшего брата Томаса, кто в свое время правил этой страной?.. Роджер, нужно без промедления убрать оттуда Эдуарда!

Мортимер задумался.

– Это совершенно необходимо! – настаивала королева. – С ним обращаются там совсем не как с пленником. Такого нельзя допустить. Мало ли что могут они вместе замыслить!

Мортимер обнял ее и поцеловал. Но в этот раз он и не думал отвлечь ее этим от решения вопроса.

– Как всегда, ты совершенно права, любовь моя, – сказал он. – Да, надо быть настороже. И вот что я предлагаю… Сейчас вновь собирают армию, чтобы воевать с шотландцами. Пускай юный король займется этим и призовет под свои знамена Генри Ланкастера. Эдуарда же мы отдадим под охрану моего зятя Томаса Беркли. Он будет более надежным тюремщиком и заберет его в свой замок. Ручаюсь, там с Эдуардом не станут обращаться, как с почетным гостем. Муж моей дочери сделает все, как я скажу ему. Замок Беркли будет надежной тюрьмой.