Он не договорил, потому что… заплакал.

Скоро вызвали Набокова и Нольде (оба масоны). Они, собственно, и обработали более или менее записку Некрасова. Вел. князь так и понимал. Он сказал мне:

«Мне очень тяжело… Меня мучает, что я не мог посоветоваться со своими. Ведь Брат отрекся за себя… Я, я, выходит так, что отрекаюсь за всех»… («Дни»).

Так была ликвидирована Монархия в России.

Все, конечно, лгали Государю, когда говорили о Регенте, об отречении в пользу Сына и т. д. В душе все понимали, что они «предатели не только Государя, но и Монархии», а все разговоры Милюкова и Гучкова, это только пустые фразы. Заговор желал другого, заговору нужно было уничтожить Монархию. И конечно, никто не осмелился протестовать. Все было, как писал Шульгин, «легализовано», все была ложью, клеветой.

«Кругом измена, и трусость, и обман».

Дом Романовых начался Царем Михаилом и кончился не царствовавшим Императором Михаилом… Начался в Ипатьевском монастыре и кончился в Ипатьевском подвале…

И никаких двух революций не было. Была одна – февральская. Одни начинали, другие кончили. Одни свергнут, арестуют; другие – убьют. Палачи – все. И народ, потеряв Царя, ринется по пути позора и бесчестия. А затем – страшное рабство, разрушение святынь, изменение коренное всей жизни, быта… Власть, сперва Сифилитика с подручными, затем садиста-палача, затем шута, затем «дипломированных полуинтеллигентов»!.. И превращение Дома Богородицы в Дом Сатаны.

Вот текст отречения Вел. кн. Михаила.

«Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего, передавшего Мне Императорский Всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народных.

Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял Я твердое решение, в том лишь случае восприять Верховную власть, если такова будет воля Великого Народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.

Михаил.

3 марта 1917 г. Петроград».

Этот Манифест был вынужденным. Как и все, начиная с первых дней волнений в Петрограде, этот документ основан на совершенно ложном предположении, что Вел. кн. «одушевлен мыслию», что Он хочет «восприять» власть через Учредительное Собрание, все, буквально все пронизано ложью. Это не удивительно. Весь Февраль – Март был основан на лжи. Лгали все – министры, генералы, Родзянко, члены Думы, Совдеп, Великие князья, все, кроме одного человека – Государя Императора. Ему лгали и Его оболгали. А в Ставке старый граф Фредерикс говорил: “60 лет я честно служил Царю и Родине. Полвека находился при Государях, готов был всегда отдать жизнь свою в их распоряжение, а сейчас оставлять Его Величество я считаю для себя недопустимым и если делаю это, то только по настоянию генерала Алексеева, который этого требует и говорит, что, если я и Воейков останемся в Ставке, он не ручается за спокойствие Его Величества. Это меня глубоко потрясло, я так предан всему Царскому Дому”. И старый граф зарыдал» (Дубенский).

Бедный старик! Он не понимал, что Алексеев давно на стороне революции, что как раз его преданность Государю, как и Воейкова, и есть та причина, по которой они удаляются от Государя. Государя должны отныне окружать только соглядатаи нового режима, только «приявшие» революцию. 4-го же марта приехала в Могилев Вдовствующая Императрица Мария Федоровна, и Вел. кн. Александр Михайлович. Вел. князь пишет об этом времени. «По приезде в Могилев, поезд наш поставили на “императорском пути”… Через минуту к станции подъехал автомобиль Никки… Государь остался наедине с матерью в течение двух часов… Когда меня вызвали к ним (в деревянный барак на станции. – В. К.), Мария Федоровна сидела и плакала навзрыд, Он же неподвижно стоял, глядя себе под ноги, и, конечно, курил. Мы обнялись… Он показал мне пачку телеграмм, полученных от Главнокомандующих разными фронтами в ответ на Его запрос. За исключением ген. Гурко (его никто не запрашивал. – В. К.) все они, и между ними генералы Брусилов, Алексеев и Рузский, советовали Государю немедленно отречься от престола. Он никогда не был высокого мнения об этих военачальниках и оставил без внимания их предательство. Но вот в глубине пакета Он нашел еще одну телеграмму, с советом немедленно отречься, и она была подписана Великим князем Николаем Николаевичем.

“Даже он!” – сказал Никки и впервые Его голос дрогнул». Вел. князь продолжает свои записи. «Генерал Алексеев просит нас присягнуть Временному правительству. Он, по-видимому, в восторге: новые владыки, в воздаяние его заслуг пред революцией, обещают назначить его Верховным главнокомандующим… Мы стоим за генералом Алексеевым. Я не знаю, как чувствуют себя остальные, но лично я не могу понять, как можно давать клятву верности группе интриганов, которые только что изменили данной присяге». И дальше описывает прощание с Государем: «Мы встаем из-за стола. Он осыпает поцелуями лицо матери. (Он больше никогда Ее не увидит. – В. К.) Потом он поворачивается ко мне и мы обнимаемся… Члены Думы, прибывшие в Ставку, чтобы конвоировать Никки до Петрограда и в то же время шпионить за его приближенными, пожимают руку генералу Алексееву. Они дружелюбно раскланиваются. Я не сомневаюсь, что у них есть основания быть благодарными Алексееву» (Вел. кн. Александр Мих.).

О пребывании в Могилеве Государя и об его отъезде пишут многие. Я передам некоторые из них. «В храме стояла удивительная тишина… Все понимали, что в церковь прибыл последний раз Государь, еще два дня тому назад Самодержец величайшей Российской Империи и Верховный Главнокомандующий великой Русской армии, с Матерью Своей Императрицей, приехавшей проститься с Сыном, бывшим Русским Православным Царем. А на эктиниях поминали уже не Самодержавнейшего Великого Государя Нашего Императора Николая Александровича, а просто Государя Николая Александровича… Многие плакали. Генерал Алексеев, вообще очень религиозный и верующий человек, усердно молился и подолгу стоял на коленях. Я невольно смотрел на него и думал, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года. Я не мог решить, о чем молится Алексеев» (Дубенский).

Дальше Дубенский вспоминал: «Как случилось, что Царь ушел и вся громадная Россия переходит во власть ничтожных людей, ничем себя не заявивших, кроме упорной, безумной интриги против Главы государства в разгар войны, когда чувствовался уже перелом в нашу сторону. И верилось мне в возможность таких речей, о которых шел слух среди лиц, стремившихся к перевороту: “Только теперь возможно свержение Царя, а потом, после победы над немцами о перевороте в России не придется думать и власть Государя надолго упрочится у нас”» (Дубенский).