Во время приема Государем депутатов – Гучкова и Шульгина – сопровождавшие их занимались раздачей на вокзале всевозможных революционных листовок и вели с публикой возбуждающие беседы. Его Величество, выйдя в салон, поздоровался с депутатами, предложил им сесть и спросил, что они имеют Ему передать» (Воейков).

А Мордвинов пишет об этом: «Оба они были, видимо, очень подавлены, волновались, руки их дрожали, когда они здоровались со мной, и оба имели не столько усталый, сколько растерянный вид.

“Что делается в Петрограде?” – спросил я их. Ответил Шульгин. Гучков все время молчал… “В Петрограде творится что-то невообразимое”, – говорил волнуясь Шульгин. – Мы находимся всецело в их руках и нас, наверно, арестуют, когда мы вернемся”.

“Хороши-же Вы, народные избранники, облеченные всеобщим доверием, – как сейчас помню, нехорошо шевельнулось в душе при этих словах. – «Не прошло и двух дней, как Вам приходится уже дрожать перед этим «народом»; хорош и сам «народ», так относящийся к своим избранникам”.

“Что же Вы теперь думаете делать, с каким поручением приехали, на что надеетесь?” – спросил я, волнуясь, шедшего рядом Шульгина. Он с какой-то, смутившей меня, не то неопределенностью, не то с безнадежностью от собственного бессилия, и как-то тоскливо и смущенно понизив голос, почти шепотом, сказал: “знаете, мы надеемся только на то, что быть может, Государь нам поможет”… Мы знаем, о какой «помощи» говорил Шульгин. Он, наверно, также говорил и с «дорогим Никитой Сергеевичем».

А в вагоне Шульгин так описывает встречу с Государем: «Государь сидел, опершись слегка о шелковую стену, и смотрел перед собой. Лицо Его было совершенно спокойно и непроницаемо. Он изменился сильно с тех пор… Похудел… но не в этом было дело…. А дело было в том, что вокруг голубоватых глаз кожа была коричневая и вся разрисованная белыми черточками морщин… Государь смотрел прямо перед собой, спокойно, совершенно непроницаемо. Гучков говорил о том, что происходит в Петрограде. Что делалось в России, мы не знали. Нас раздавил Петроград, а не Россия… Мне казалось, можно было угадать в лице Государя:

– Эта длинная речь – лишняя»… («Дни»). А Рузский в это время торопливо подымался на входную площадку вагона. Он раздраженно говорил: «Всегда будет путаница, когда не исполняют приказаний. Ведь было ясно сказано направить депутацию раньше ко мне. Отчего этого не сделали, вечно не слушаются». Я хотел его предупредить, что Его Величество занят приемом, но Рузский, торопливо скинув пальто, решительно сам открыл дверь и вошел в салон» (Мордвинов).

А Рузский угодливо спрашивал Шульгина:

«По шоссе из Петрограда движутся сюда вооруженные грузовики… Неужели же ваши? Из Государственной Думы?

Меня это предположение оскорбило. Я ответил шепотом, но резко:

– Как это вам могло прийти в голову?

Он понял.

– Ну, слава Богу – простите»… («Дни»).

Гучков продолжал говорить об отречении…

Генерал Рузский прошептал мне: «Это дело решенное… Вчера был трудный день»…

«…И помолясь Богу… – говорил Гучков… при этих словах по лицу Государя впервые пробежало что-то… Он повернул голову и посмотрел на Гучкова с таким видом, который как бы выражал:

– Этого можно было бы и не говорить.

Гучков кончил. Государь ответил. После взволнованных слов А.И. голос Его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой – гвардейский:

– Я принял решение отречься от Престола. До трех часов сегодняшнего дня Я думал, что могу отречься в пользу сына Алексея… Но к этому времени Я переменил решение в пользу брата Михаила… Надеюсь, вы поймете чувства отца…

Последнюю фразу Он сказал тише… Через некоторое время Государь вошел снова, Он протянул Гучкову бумагу, сказав:

– Вот текст…

…И так почувствовалось, что Он так же, как и мы, а может быть гораздо больше, любит Россию»… («Дни»).

Какой все же омерзительный был этот «брат» Рузский, как угодливо, низко шептал он такому же, как и он, предателю! Шульгин, человек без больших этических начал, и тот заметил, как царственно спокойно, с каким достоинством держался Император среди этой кучки предателей – Гучкова, который годами расшатывал устои русской государственности, масона с долголетним стажем; Рузского, которого Государь до смерти не простил за его наглое поведение при вымогании отречения, и самого Шульгина, достойного только презрения…

Позже Государь еще писал о каких-то назначениях… Николая Николаевича, Корнилова, Львова… «…Государь писал у другого столика и спросил:

– Кого вы думаете?

– Мы сказали: князя Львова…

Государь сказал, как-то особой интонацией, – я не могу этого передать:

– Ах – Львов? Хорошо – Львова»… («Дни»).

Государь видел, что Россия попала в руки никчемных, негодных людей, которые приведут ее к гибели. Так это и вышло. Еще при Его жизни, вернее того крестного пути, который начался после Его отречения. По этому крестному пути пошла вместе с Государем и Россия.

Акт об отречении Императора Николая II гласил:

«В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание.

Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победоносного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша, совместно со славными нашими союзниками, может окончательно сломить врага.

В эти решительные дни в жизни России, почли мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной Думою, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную Власть.

Не желая расставаться с любимым сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше брату Нашему Великому князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского.

Заповедуем брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу.

Во имя горячо любимой Родины, призываем всех верных сынов отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародного испытания и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России!

Николай.

2 марта 15 ч. 1917 г.

Министр Императорского Двора