— Хм… — прибавил он, — что я вам скажу: наша Реда и ее старик-отец, калека Валыугис, очень любят людей, знающих старинные сказки да песни… Надо бы вам заглянуть на княжий двор… там и напоят и накормят лучше, чем здесь, у бедняков… и угостят и подарками осыпят… Реда таровата… Пусть бы рассказали вы ей еще раз все, что знаете…

Легко было заметить по невольному телодвижению старого свальгона, что он вздрогнул от радости… даже глаза у него заискрились… Однако он немедленно придал лицу смиренное и приниженное выражение.

— Ай, батюшки! — воскликнул он. — Где уж мне, обтрепанному бедняку, добираться в кунигасовы хоромы… ничком мне там ползти, не иначе… ни я, ни моя одежда не по хоромам… Боюсь я…

Дворовый сильно ударил свальгона по колену и засмеялся.

— Не повесят и голову не снимут… Ты не немец и немцем не пахнешь… Вот если б Реда почуяла в тебе изменника или немца безъязычного, так лучше ей не попадайся в руки!.. Раз как-то, по ее приказу, двух крыжаков-рыцарей, как были закованы в железо, так, в доспехах, живьем и бросили в огонь и сожгли… а у такого, как ты, убогого свальгона, никогда волоска на голове не тронут…

Несмотря на такое поручительство, бродяга побледнел и задрожал… может быть, от холода… и хотя смеялся словам дворового, но в глазах у него была тревога…

Собеседник, уговаривавший свальгона идти на княжий двор, локтем вывел его из задумчивости.

— Ну, — сказал он, — пораскиньте-ка умом да идите за мной, я провожу.

Свальгон еще колебался; мгновение спустя, собравшись с духом, он привстал, охая и вздыхая…

— Ну, что уж! — сказал он. — Велите, так пойду…

Встал и провожатый.

— К Реде, значит? — спросил Гайлис.

— Конечно! — ответил дворовый. — В замке нечем позабавиться. И девки, и бабы, и все, сколько нас есть, все порассказали, что знали и чего не знали, раз по десяти…

Свальгон старательно собрал свои узелки и торбы; стоявшие у порога расступились… Они вышли…

Узкая тропинка вела со стороны берега, по перемычке, соединявшей землю с замковым пригорком, к городищу… Но не было видно, куда, собственно, она могла прийти… За низенькою частью расходилась во все стороны целая сеть протоптанных тропинок, теряясь среди камней, мхов и скудной, тронутой осенью, травы.

Нигде не было ничего похожего на дорогу к замку: ни даже ворот. Дворовый шел, не обращая внимания на тропинки, прямо к земляному валу, скрывавшему от глаз часть огромного замкового сруба. Свальгон старался поспеть за своим провожатым и незаметно для него зорко всматривался в окружающее.

Так дошли они до самой насыпи, высокой и крутой, среди которой в беспорядке лежали здесь и там огромные поленые валуны. В предупреждение оползней были повбиты в землю сваи и доски, концы которых торчали местами из песка.

Дальше пришлось идти вдоль вала. Дворовый, ушедший далеко вперед, остановился и подождал… а когда свальгон догнал его, то дворовый схватил его за плечи и толкнул… и… не успел свальгон опомнится, как очутился в глубоком мраке… Вал, как бы чудом развернулся перед ними… Они стояли в пропитанном сыростью подземном ходе… Кругом ни зги… Вожатый, держась все время руками за плечи ворожея, подталкивал его вперед…

— Смело! — сказал он. — Расставь руки, нащупай стену… не упадешь…

Темное подземелье дало поворот влево… потом вправо… свальгон чувствовал, что идет под гору… снова подымается… Вот вдали как бы забрезжил свет… точно висевшие во мраке светящиеся нити… Это оказались щели в не особенно плотно сколоченных дверях. Свальгону стало легче на душе, когда он ощупал доски. Но отворить их он не мог, и только спутник вывел его на божий свет.

Они стояли посреди неширокой дороги, в конце которой виднелся второй ряд окопов, а за ними частоколы… а высоко над частоколами замковые срубы…

По дороге дошли они до вторых ворот, перед которыми стеной были навалены груды валунов, совершенно скрывавших вход. Только когда они перебрались через камни, спутник свальгона постучал, и маленькая дверца отворилась.

Первым вошел проводник и ввел за руку свальгона, иначе стража не впустила бы чужого человека. К тому же, огрызаясь, бросилась вперед свора сторожевых собак, почуявших пришельца. За дверцей опять потянулся темный подземный ход, приведший обоих путников во внутренний двор укрепления.

Только здесь свальгон мог вблизи разглядеть твердыню, возведенную как бы нечеловеческими силами. Срубы стен вздымались на недосягаемую высоту: гладкие, твердые, они, казалось, могли противостоять любому нападению. Глубоко пораженный свальгон присматривался с уважением и страхом.

Вверху, на равных промежутках, виднелись черные прорезы, точно окна. На выдающихся местами балках висели толстые, как рука, канаты и витушки.

Вправо и влево от крепостного сруба, как глубокое корыто, тянулся просторный двор… На нем толпой стоял народ; собравшийся к раздаче дневного пайка, и теснился около столов, на которых были расставлены деревянные чашки и огромные глиняные миски, из которых вырывался пар.

Никому не могло бы прийти в голову, что в этом безмолвном городке сосредоточен такой сильный гарнизон. Свальгон легко мог убедиться, что люди были молодые, отборные, крепкие и закаленные… В толпе расхаживали десятники, для порядка; но начальствовали они по-отечески, мягко, со смехом и ласкою, с шутками и прибаутками.

Пришелец, может быть, охотно бы замешкался, чтобы лучше осмотреться, но дворовый не позволил и потащил за собой. Они подошли к длинному, низкому строению, срубленному из сосновых бревен, которое стояло под самыми валами, наполовину скрытое за ними. Над крышею, из дымоходов и в щели между дранками, выбивался дым… В углу суетились бабы в белых повойниках и девки с распущенными косами… На пороге стояла подбоченясь тучная, красная, немолодая женщина, вся обвешанная янтарными бусами.

Она пристально всмотрелась в свальгона.

— Матка, — обратился к ней дворовый, — вот голодный ворожей, которого я сцапал на дороге для нашей госпожи. Накормите его да напоите, чтобы развязать ему язык: пусть споет да порасскажет…

Хозяйка отошла в сторонку и указала рукой направо.

Они вошли в огромную избу, посреди которой, как обычно, горел огонь. Вокруг очага, кольцом стояли гладкие, как на подбор, тесно сдвинутые, камни. На пороге свальгон заколебался, когда увидел собравшееся общество… Народу была тьма, и совсем особенного пошиба. В глубине избы, весь, до самых пах затянутый в жреческое опоясание, в длинном одеянии, обшитом у подола козьей шерстью, возлежал старый вейдалот, с огромной бородой… А рядом с ним сидел какой-то широкоплечий прус, вооруженный с головы до ног, с палками за поясом, и такой растительностью на лице, что сквозь нее едва виднелся кончик носа и блестящие глаза. Слегка сутуловатый, он