Как выражается М. Брюкнер, «небесная личность Христа представляет собою rocher de bronze (бронзовую скалу) Павловой христологии».

«Павел конструирует повсюду свой образ христа сверху вниз, а не наоборот. Его послания всецело говорят против этой гипотезы. Это относится не только к пневматику и мистику Павлу, который смотрит на Иисуса как на очелове­чившегося бога, как на во плоти явившегося божественного духа, для которого человеческий облик Иисуса составляет только преходящий эпизод его настоящего божественного бытия; оно относится также к тому Павлу, который видит в Иисусе человека, возведенного за свою искупительную смерть в ранг небесного существа, в смысле гл. 53-ей Исайи, Ибо и здесь человеческая природа Иисуса логически вытекает из того соображения, что только Антиадам, «второй человек», может искупить грехи людей и прими­рить последних с богом; но это отнюдь не представляет собой Почерпнутой из исторического опыта предпосылки. Другими словами, Иисус — человек нужен Павлу лишь как метафизический корректив в интересах религиозной пропаганды спасения; он не является для апостола ни реаль­ностью, ни предметом личного переживания или историче­ского предания, и его историчность точно такого же свой­ства, как та, которую египтяне приписывали своему Ози­рису, греки — своему Гераклу или Тезею, римляне — своему Янусу или Сатурну и т. д., поскольку они почитали их как основателей своих культов и избавителей своих стран от ужасов варварского прошлого.

Дело обстоит именно так, и прав Смит, когда гово­рит: «Решительно невозможно понять обра­щения, деятельности или учения Павла, исходя из представления о чисто чело­веческой личности Иисуса».

Далекий от того, чтобы быть свидетелем историчности Иисуса, Павел, напротив, является самым главным свидетелем против таковой.

Превращение мифического Иисуса в исторического

Исторические предпосылки

Гностицизм ставит своей целью путем углубления в сущ­ность бога приобщить к вере в возможность спасения и тех, кто согласно более строгому толкованию иудейской религии закона не может быть причастен к этой вере. Не правед­ность, которой кичатся фарисеи, а любовь есть высшее свой­ство бога, — любовь, выражающаяся в ниспослании сына божия на землю и в невинной искупительной жертве, кото­рую он приносит за падшее человечество. Вокруг этой мысли вращаются все гностические вероучения.

Приписываемые Павлу послания обнаруживают двоя­кую форму иудейского гностицизма: одна, более консерва­тивная, хотя и выступает против фарисейства, ставящего доступ в царствие божие и обретение вечной жизни в зави­симость от буквального исполнения закона, но и сама при­дает значение закону, как способу приобщения к мессиан­скому спасению, и считается с храмовым культом, при чем, однако, в остальном благочестию сердца и внутреннему нравственному содержанию она отдает предпочтение перед внешним соблюдением закона; ее представитель — тот на­званный нами Павлом I автор «иудео-юридической» части Павловых посланий, который, быть может, является апосто­лом Павлом из «Деяний». Вторая же форма, навеянная элли­низмом и духом рассеяния, отвергает жертвенный культ и обрядовый закон Моисея с такой же решительностью, как и рационально-иудейский ригоризм консерваторов, не при­знает за иудеями никаких преимуществ в отношении обре­тения. спасения и объявляет христа концом закона; ее пред­ставителем является Павел II, в котором мы усматриваем! родоначальника «этико-физического» взгляда на искупление и который со своим мистическим учением о духе выказывает себя более решительным гностиком, чем его иудейский тёзка.

Что не только оба эти течения представляли гностицизм в пределах иудейского народа, показывает борьба нравоучи­тельных посланий против «негодного пустословия и прекословий (антитез) лжеименного знания (гносиса)» (1 Тим. 6, 20; ср. также 1, 3 — 21; 2 Тим. 2, 16 — 23; Тит. 1, 10 и сл.; 3, 9).

К числу этих учений должны быть, между прочим, причис­лены те, которые были распространены среди каинитов и от обольщающего влияния которых на правоверных так упорно предостерегал Филон. Представители этих уче­ний, опираясь на свое, якобы, более глубокое понимание метафизической связи вещей, не только дошли до пол­ного отрицания всех видов национального благочестия, не только боролись против иудейского закона и отвер­гали бессмертие, но вообще не желали признавать ни­какого закона, низвели иудейского Яхве на положение за­урядного, второстепенного бога, объявили его даже злым существом и, наперекор всем прежним религиозным и нрав­ственным понятиям, требовали презрения к богу и его свя­щенным заветам. Вместе с тем, обуреваемые беспредельной чувственностью, они предавались удовлетворению своих плотских влечений и выдавали это за истинное, отвечающее человеческой природе поведение.

В Талмуде часто говорится о минеях (миним), книжниках, которые, пренебрегая внутренним благочестием, выступают против заповедей божиих и которых раввины упрекают в том, что они, несмотря на свойственное им правильное понима­ние вещей, такие же богохульники, как и язычники. В соот­ветствии с общей тенденцией искать в Талмуде следы хри­стианства, минеев считали иудео-христианами, а их писания («гильоним»), на которые они опирались в борьбе против своих фарисейских противников, отождествляли с еванге­лиями. Фридлендер, в полном согласии с такими выдающимися исследователями, как Цеклер, Вейдланд, Швейцер и др., до­казал, что об этом не может быть и речи.

Минеи отвергали не только иудейский закон, но и физи­ческое воскресение мессии и его происхождение от Давида; уже по одному этому они не могли быть иудео-христианами. Скорее они были иудейскими еретиками, которые еще в до­христианские времена смущали правоверных своими уче­ниями о боге, о происхождении мира и т.. д. Их «гильоним» были волшебными скрижалями, а на них самих следует смо­треть, как на представителей того иудейского гностицизма, который все больше подчинялся влиянию греческой школь­ной мудрости и порожденных ею теософических и космоло­гических тайных учений и неизбежно должен был привести к полному отпадению их от иудейской веры.[57]

Уже в апокалипсисе Даниила отпадение от традицион­ной иудейской религии было изображено в виде огромного чудовища, которое вознеслось до воинства небесного, низ­ринуло на землю часть звезд, оскорбило даже вождя этого воинства, отняло у него ежедневную жертву, подвергло по­руганию место святыни его и попрало саму истину (Дан. 8, 10 и сл.). Апокалипсис Даниила восстает против козней веро­отступников, которые совращают благочестивых, поносят бога богов и своим наглым, высокомерным отношением ко всему тому, что свято для благочестивых, обрекают многих на погибель (Дан. 8, 25 и сл.; 11, 36). Апокалипсис Баруха жа­луется на тех, которые «уклонились от закона божия, не познали уставов бога, не ходили путями заповедей его» (Вар. 4, 12 — 13). А в 4-й книге Ездры мы читаем: «Они из­мышляли бессовестную ложь. Они говорили, что нет все­вышнего, и пренебрегали его путями. Закон его они прези­рали, заветы его отвергали, в заповеди его не верили. Посему тщетное тщетным, полнота совершенным!» (7, 2 и сл.). Но еще