Головин перешел на противоположную сторону улицы, на несколько секунд заскочил в первый попавшийся подъезд и вышел из него уже без пиджака, держа его на руке.

Ненадолго остановившись у витрины магазина с вывеской «Бугров и Ревякин. Бакалея», мужчина в кожаном пальто снова завертел головой по сторонам, внимательно осматриваясь.

«Наверняка скоро к Тверскому бульвару выведет, — подумал Шкуратов. — А там павильоны трамвайной остановки, ларьки, киоски, толпа. И шестой номер делает круг на площади, разворачиваясь к Покровскому-Стрешневу. Народу тьма. Могут и потеряться.»

Отдав мальчишке саквояж, мужчина в кожаном пальто прикурил, положив мальчику руку на плечо, повел его дальше.

Нет, не к Тверскому бульвару они шли — вывели к Кузнецкому мосту. Гена подтянулся ближе — в толкучке его труднее заметить, но и мужчина может уйти. В том, что это бандит, Шкуратов уже не сомневался — зачем простому, нормальному человеку так себя вести: осматриваться, специально петлять по малолюдным улицам, прикуривая, украдкой поглядывать назад из-под локтя?

На Кузнецком, завидев приближающийся красный вагон шестого номера трамвая, мужчина неожиданно побежал за ним, быстро вскочил на открытую площадку сзади вагона, втянул за собой мальчишку.

Милиционеры тоже припустили за трамваем, вспрыгнули на ходу. Вот он, бандит, совсем рядом: высокий, жилистый, длиннорукий, в распахнутом на груди добротном кожаном пальто. А мальчишка все-таки кажется странно знакомым — видел его уже Гена где-то или так показалось?

Трамвай пошел на поворот. Из будочки выскочила пожилая стрелочница с длинным металлическим крюком в руках, перевела стрелку. Вагоновожатый дал звонок, тронул с места. Медленно проплывала мимо толпа на Неглинной.

Вдруг мужчина в кожаном пальто резко толкнул в грудь Головина, выскочил на ходу из вагона и нырнул в толпу.

— Стой!

Сергей выхватил оружие и выстрелил вверх. Пуля цокнула о чугунный столб, на котором держались трамвайные провода. Охнув, осела на землю стрелочница: по ее ноге поползло кровавое пятно.

«Рикошетом задело», — понял Генка и, не раздумывая ни секунды, кубарем скатился с площадки вагона. Поднялся и кинулся в толпу следом за мужчиной в кожаном пальто. Мальчишка испуганно взвизгнул, бросил пустой саквояж и метнулся в сторону.

Вагон остановился. Головин соскочил на землю и… наткнулся на вышедшего из открытой машины пожилого человека в военной форме.

— Сдать оружие! — требовательно протянул тот руку.

Головин невольно сделал шаг назад. Кто это, откуда? Оттолкнуть?

— Арестовать! — властно приказал мужчина подбежавшему постовому милиционеру. — В мою машину и в ВЧК! Я заместитель наркома!

— Товарищ! — начал было Головин.

— Арестовать! — замнаркома потянулся к кобуре на поясе. Головин послушно отдал пистолет и понуро пошел к машине.

— Наведите порядок, отправьте трамвай! Раненую в больницу, — отдавал распоряжения пожилой военный прибежавшему на звук выстрела второму постовому. — А с этим мы сами разберемся. Взяли моду стрелять в центре города! Расходитесь, товарищи!

И он не оглядываясь направился к автомобилю, в который первый постовой уже посадил Головина.

* * *

Мужчина бежал быстро — мимо Петровского пассажа, по Неглинной, в сторону Трубной площади. Разлетались в стороны полы его кожаного пальто, быстро мелькали обутые в мягкие сапоги ноги.

Шкуратов припустил за ним. Расстояние сокращалось. Еще десять шагов, пять, три…

Генка прыгнул высокому на спину, сбив его с ног всем весом своего тела. Покатились по мостовой, шарахнулись в стороны прохожие. От расположенного рядом клуба милиции спешили люди.

Сжав преступника могучими руками, словно взяв в клещи, бывший балтиец поднял его с земли, не давая вырваться. Бандит дернулся, но, почувствовав железную хватку, обмяк.

— Позвоните в МУР… — прохрипел красный от напряжения Гена прибежавшим из клуба милиции сотрудникам…

* * *

— Где он? — Виктор Петрович быстро вошел в комнату клуба, в которой Шкуратов, не доверяя никому задержанного, сам его караулил.

Следом за начальником вошли Тыльнер и Козлов. Жора Тыльнер подошел к сидевшему на стуле мужчине в кожаном пальто, пристально разглядывая его с разных сторон.

— Ну что? — не вытерпев, поторопил его Виктор Петрович.

— Он… — улыбнулся Жора и похлопал по плечу Гену. — Молодец. Поздравляю. Это Антоний!

— Та-ак… Назаров Николай Петрович! — остановился перед Антонием начальник МУРа. — Встретились наконец.

— От вас, чертей, никуда не денешься… — усмехнулся Назаров — Антоний. — В преисподнюю провались, и там найдете. Если бы не этот медведь, — кивнул он на Шкуратова, — больше вы меня в Москве так бы и не увидели.

— Возможно… — кивнул Виктор Петрович. — Но встретиться нам все равно пришлось бы. Поедем сейчас в МУР, там и поговорим. Выводите.

Антония повели к дверям. Виктор Петрович отозвал в сторону Шкуратова:

— Как получилось, что Головина арестовали? Мне уже звонили из ВЧК.

— Не знаю… — Гена пожал широкими плечами. — Он выстрелил в воздух, когда Антоний побежал, а я кинулся следом за Антонием.

— Аккуратнее надо работать. Устроили народное шествие с буффонадой и стрельбой… — недовольно поморщился начальник. — Вы вместе были, поэтому ты поедешь товарища выручать. Мы уже письмо приготовили, чтобы его освободили. Возьми его у Козлова и гони на Лубянку. И смотрите у меня!

* * *

Сергуня прибежал к дому в Лосинке запыхавшийся. Покрутился у палисадника, высматривая Пашку Заику. Того не было видно — может, ушел куда, на его счастье?

Походив немного под окнами и посидев у поленницы дров во дворе, Сергуня отдышался и наконец решился постучать. Дверь открыла толстая неразговорчивая хозяйка, молча пропустила в дом, ни о чем не спрашивая.

Прошмыгнув мимо нее в укромный закуток за печью, мальчик начал быстро собирать свои нехитрые пожитки: приготовленный загодя небольшой шматок сала, аккуратно завернутый в чистую тряпицу, коробок спичек, перочинный ножик, ржаные сухари в полотняном мешочке, серебро и медь в старом кошельке.

Он твердо решил: ни в колонию не пойдет, ни здесь больше ни дня не останется! Домой, в деревню надо подаваться. Может, и не разобрали еще на дрова их избу? А и разобрали, так соседи хоть на время приютят. Узнает, с какого вокзала идут поезда на Тулу, как-нибудь пристроится и поедет. Ничего, язык, говорят, до Киева доведет.

В деревне летом привольно: лес, грибы пойдут, ягоды. Речка течет, можно рыбу ловить, купаться, лежать на берегу, зарывшись в теплый песок, и смотреть, как плывут по небу лохматые, невесомые облака…

Чья-то тень заслонила от него свет. Подняв глаза, Сергуня увидел Пашку. Сжался в своем углу, подтянув к груди острые коленки, — если пнет сапогом, так хоть по ногам, а не в ребра.