В центре тронной платформы стояла гигантская черная кровать. Сянь Фэн лежал под одеялами, окруженный членами кабинета, министрами и другими чиновниками во главе с Су Шунем. Вид у него был такой, словно он уже умер. Он лежал совершенно неподвижно, и никаких признаков жизни я в нем с первого взгляда не заметила.

Нюгуру, одетая в бежевое платье, стояла на коленях возле кровати и беззвучно рыдала. Все в зале также стояли на коленях. Время как будто застыло.

В этой картине божественного отхода не было ничего величественного. Император заметно усох, стал как будто совсем маленьким. Черты лица его постарели, глаза ввалились, рот растянулся до ушей. Смерть его все еще не казалась мне реальной. Та ночь, когда он впервые вызвал меня к себе, настолько живо стояла в моей памяти, словно это случилось вчера. Еще я вспомнила, как он дразнил меня перед великой императрицей. У него тогда было такое капризное, хотя и очаровательное выражение лица. Я вспомнила звук бамбуковых палочек, падающих на золотое блюдо, и его пальцы, нерешительно дотронувшиеся до моих, когда он передавал мне ритуальный жуи. Нахлынувшие воспоминания так глубоко меня расстроили, что мне пришлось напомнить себе, зачем я здесь нахожусь.

Прислушиваясь к перешептыванию министров, я узнала, что дыхание Сянь Фэна уже останавливалось сегодня несколько раз, но потом возвращалось снова. При этом в его груди слышался какой-то шум и свист. Под головой Сына Неба лежали две подушки. Глаза его были открыты, но почти не двигались. Все ждали, что он заговорит, но, судя по всему, он был уже на это не способен.

Тун Чжи был его естественным и очевидным наследником, но у Цинской династии не было специального закона, прописывающего переход трона по праву первородства. Главное значение имели последние сказанные императором слова. Существовал официальный ларец, в котором хранились все отданные при жизни Его Величества распоряжения, однако сказанные в последний час слова перевешивали написанное. Многие верили, что смерть меняет восприятие человека, и поэтому все заранее записанное и хранящееся в ларце может на самом деле не отражать его истинную волю. Больше всего меня беспокоили возможные действия Су Шуня. С его коварством он может подвести императора к тому, чтобы он сказал не то, что думает.

Прошло несколько часов. Наше ожидание продолжалось. Еду нам сервировали во дворе. Сотни людей сидели на пятках и с отрешенными лицами, уставясь в пространство, жевали рис. Тун Чжи устал и заметно терял терпение. Я знала, что он изо всех сил старается быть послушным, но для маленького ребенка такое испытание становилось чрезмерным Когда я в очередной раз приказала ему терпеть, он ударился в истерику. Он носился по двору и ногами вышибал из рук окружающих чашки с рисом

Я схватила его за шиворот и сказала:

— Еще один хулиганский поступок — и я прикажу запереть тебя в улье.

Тун Чжи затих.

Наступила ночь. Все погрузилось в темноту, кроме Дворца фантастического ореола. Он был ярко освещен, словно там проходил праздник.

Придворные снова собрались у постели императора. Из соседнего кабинета были принесены императорские печати и выложены на длинном столе. Это были настоящие произведения искусства резьбы в драгоценной оправе. В зале стояла такая тишина, что слышалось шипение горящих свечей.

Великий секретарь и наставник Кью Лян, тесть принца Гуна, тоже находился здесь, в сером платье, с длинной седой бородой. Из Пекина он приехал только сегодня утром и собирался вернуться обратно сразу же после того, как будут зафиксированы последние слова Его Величества. Он стоял на коленях и держал в руках гигантскую кисточку для письма. Чтобы она не пересохла, он периодически окунал ее в чернила Перед ним лежала стопка рисовой бумаги. Возле него стоял Хоу Ти с чернильной палочкой в руках и без остановки тер ее о камень.

Глаза Су Шуня неотступно смотрели на печати. Мне очень хотелось узнать, что у него на уме. В Китае все государственные документы, включая распоряжения Его Величества, обретали силу, когда под ними ставилась не только подпись императора, но и официальная печать. Печать означала законную власть, и самая главная из этих печатей могла отменить все предыдущие документы. Если Тун Чжи не получит от своего отца разрешения на владение печатями, ему не видать власти. Эта мысль наполняла меня отчаянием.

Вдруг Сянь Фэн уже находится в пути на Небо? Вдруг он забыл про своего сына? И Су Шуню надо только удостовериться в проигрыше Тун Чжи? Су Шунь медленно передвинулся поближе к столу, на котором лежали печати. У него был такой вид, словно он уже ими владел. Он поочередно брал в руки каждую из печатей и проводил пальцами по ее каменной поверхности.

— Существует множество способов изменить судьбу, — сказал Су Шунь, поднимая лицо к небу, словно провидец. — Должно быть, Его Величество уже бродит темными коридорами своей души. Мне кажется, я даже вижу, как он медленными шагами проходит вдоль красной стены. На самом деле он вовсе не умирает. Он проходит через новое рождение. И дух его вовсе не тоскует по клетке из сухих костей, которую он только что покинул, но видит перед собой багряный свет бессмертия!

Внезапно тело Сянь Фэна содрогнулось. Это движение продлилось несколько секунд, а потом тело снова застыло. Нюгуру громко запричитала. Я увидела, как она шарит в карманах своего платья в поисках четок.

Согласно древнему учению, только что произошел момент, когда дух умирающего вступил в план астрального отражения образов.

Я молилась о том, чтобы Его Величество вспомнил о Тун Чжи. Если его мысли заняты сейчас не сыном, то кем же?

Министры заплакали, самые старые попадали в обморок. К ним бросились евнухи, чтобы вынести их на свежий воздух.

Я рванулась к постели Сянь Фэна, толкая впереди себя Тун Чжи. Мне перегородил дорогу главный евнух Сым.

— Никому не позволено беспокоить дух! — сурово провозгласил он. По его сигналу стражники схватили под руки Тун Чжи и меня.

Я отчаянно сопротивлялась. Тун Чжи тоже брыкался и кусался. Стражники заломили ему за спину руки и повалили лицом на землю.

— Прошу вас! — взмолилась я.

— Его Величество находится сейчас в процессе узнавания ментальных образов. — Сым решительно отказывался проявлять ко мне снисхождение. — Вы сможете подойти к нему, когда его дух успокоится и определит свое место.

— Папа! Папа! — громко закричал Тун Чжи.

Случись такое в любом другом месте, и отчаянный порыв мальчика пробудил бы в окружающих одну только симпатию. Но двор, казалось, уже потерял способность думать о ком-либо другом, кроме самого себя. Это был уже двор Су Шуня. Каждый ставил свои собственные нужды впереди нужд Сянь Фэна и его сына. Все слышали крики Тун Чжи, но никто не пришел ему на помощь.

Теперь можно было не сомневаться, что если Его Величество желает сказать что-нибудь своему сыну, то он может рассчитывать только на милость Су Шуня. А для Су Шуня сейчас самым удобным было не обращать внимания на императора и довести свой план до победного конца. Что бы теперь ни захотел Сянь Фэн, никто этого уже не узнает. А сомневающиеся через несколько минут имеют реальный шанс присоединиться к умирающему в могиле.