Я встал, посмотрел его наброски:

— Здесь нет даже намека на источник происхождения темных душ, да еще таких странных, заключенных в тела. Ни одного появления рядом с кладбищем или местом массовой гибели. Ты знаешь, почему эти люди умерли? Говорили с их родственниками?

— С этим маленькая проблема — опознать их очень сложно. Стоит уничтожить сущность, и тело практически сразу расползается, остаются лишь кости. — Карл откинулся на стуле. — Нам повезло лишь однажды, когда они напали на торговый обоз, а Иосиф оказался рядом. Возница смог опознать одного из мертвых, сказал, что они жили на одной улице. Разумеется, по нашей просьбе городские власти поговорили с вдовой… покойного. По ее словам, он просто исчез за несколько дней до нападения на обоз.

— Он не был болен? — уточнил я.

— Нет.

— Значит, скорее всего, умер не своей смертью.

— Можно только гадать, — вздохнул Карл, отбрасывая перо. — Самоубийство, убийство, несчастный случай, происки иных существ, баловство нечисти, темная магия… У нас не получается сузить круг поисков, хотя мы и пытались.

Внизу, в холле, хлопнула дверь, подобострастно забубнил Тобиас — ему односложно ответил звонкий, молодой женский голос, в котором то и дело проскальзывали знакомые мне властные нотки, хотя было заметно, что говорящая их смягчает, сглаживает и старается оставаться дружелюбной.

Карл потянулся и сказал:

— Ну, вот и магистр пожаловала. Надеюсь, что с добрыми вестями. Мне чертовски надоело мотаться по дорогам и ловить удачу за заднюю ногу.

Но вместо Мириам в комнату вошел молодой человек в запыленном с дороги костюме для верховой езды, с серым плащом, перекинутым через левую руку, и кинжалом стража на поясе. На вид ему было не больше семнадцати. Он казался еще желторотым птенцом, но старался держаться уверенно и непринужденно, оказавшись рядом с нами.

У него было худое, чуть красноватое лицо с юношеским пушком на щеках, темные глаза и грязно-коричневые волосы, торчащие из-под берета точно так же, как пакля торчит из-под шляпы Пугала.

— Добрый вечер, — поприветствовал он нас, и его взгляд задержался на мне, человеке, которого он видел впервые.

Карл взял на себя труд нас познакомить:

— Людвиг, это Альберт, он год назад с отличием окончил школу, и теперь его учит Мириам. Альберт, это Людвиг ван Нормайенн. Думаю, ты слышал о нем.

Молодой человек с неожиданным восторгом пожал мою руку:

— Конечно! О вас мне много рассказывали! Я рад знакомству. Вы настоящий страж!

Такой энтузиазм был мне в новинку, и я вопросительно посмотрел на Карла:

— Настоящий страж?

— Почаще наведывайся в Арденау. Тех, кто хорошо работает, в школе ставят в пример ученикам. А некоторые стражи давно успели стать символами мужества и настоящей жизни, которая их ждет после выпуска.

— Да ну?

— С учетом того, что кое с кем из магистров я не слишком в хороших отношениях и имею репутацию излишне категоричного выскочки с завышение идеалистическими взглядами на жизнь — это удивительно.

— Госпожа Мириам часто говорит мне о том, насколько вы были способнее меня.

Альберт сказал это без укора, обиды или зависти. С восторгом, явно желая меня порадовать.

Я хмыкнул:

— Ребята, что здесь происходит? Вы сговорились? Верните меня в мою вселенную.

— Чем тебя не устраивает эта, Людвиг? — сказала Мириам, стремительно, словно шквал ветра, входя в нашу комнату.

За те шесть лет, что мы не виделись, она ничуть не изменилась. В свои восемьдесят семь Мириам выглядела едва ли на тридцать шесть. Узкий черный стилет успел собрать много сотен душ и подарить своей хозяйке внешнюю молодость. Прекрасная осанка и умение держаться делали ее властной и величественной, словно она какая-то герцогиня, а не дочь мельника, которой не повезло родиться с даром.

Когда я увидел Мириам впервые, ее холодная, чуть отстраненная красота поразила меня. Я был заворожен ею, словно встретил настоящую снежную владычицу из сказки.

Для женщины она была очень высокой, почти такого же роста, как я. С правильным, симметричным лицом северянки, с чуть припухлыми бледно-розовыми губами и аккуратным, прямым носом с маленькими хищными ноздрями, какие встречаются у потомков варваров Волчьих островов. Но главное в лице прекрасной воительницы, жестокой и властной, были, конечно же, глаза. Они привлекали внимание и, казалось, видели тебя насквозь. Все твои страсти, желания, всю твою слабость, испорченность и жалкие стремления.

Голубые, холодные и чаще всего равнодушные, они напоминали ледник северного Ньюгорта, лежащий под открытым небом и мягко мерцающий изнутри чистым, морозным, голубым светом.

Я помню те дни, когда от одного их недовольного взгляда у меня по коже бежали мурашки, и те редкие минуты, когда меня хвалили, а лед ее глаз на краткое мгновение становился теплым и приятным.

Сейчас льняные волосы магистра были собраны в высокий, и я бы даже сказал, легкомысленный хвост, на шее, как и прежде, висел лишь серебряный крестик, а в ушах — маленькие витые серьги из голубоватого металла, название которого я так и не смог узнать. Гертруда говорила, что это сильнейший защитный амулет, но за то время, что я провел с Мириам, ни разу не видел, чтобы она воспользовалась им, хотя подходящих случаев, на мой взгляд, было предостаточно.

— В этой вселенной порой творятся странные и забавные вещи, Мириам. Иногда я отказываюсь в них верить.

— Считаешь, если Господь предоставит тебе другую, то там не будет необычного и смешного? Когда ты приехал?

— Сегодня утром.

— Альберт, перестань глазеть на него, как на девицу, и подбери слюни! У тебя других, что ли, дел нет?!

— Извините, учительница, — тут же смутился молодой страж. — Я не хотел никого обидеть.

— Переоденься! Ты весь в грязи, и от тебя разит лошадиным потом! Клянусь полевым ветром, почему я вечно должна говорить тебе о таких простых вещах?!

Альберт, чувствуя себя еще более неловко, чем прежде, вновь забормотал извинения и покинул комнату.

— Ты в своем обычном стиле, — усмехнулся я.

— А как с учениками еще себя вести? — равнодушно отозвалась она. — Если сюсюкаться, точно мамочка, никакого толку не будет. Особенно с вами, мужиками. Вы тут же садитесь на шею, а потом, отправляясь в одиночное плавание, сдыхаете в первой же придорожной канаве. Я готовлю хороших стражей, а к ним следует быть требовательными.

Я ненавидел этот стиль обучения, когда мораль читалась прилюдно. Мириам частенько заставляла своих учеников чувствовать себя ничего не знающими ничтожествами. На мой взгляд (и не только на мой), порой она без нужды перегибала палку.

— Как у вас успехи? — поинтересовался Карл.