Участок находится в низком темно-коричневом здании. Даже большие стекла при входе выкрашены в такой же цвет. Елену помещают в камеру, находящуюся в подвале, с жесткой койкой, умывальником и голыми стенами. Она уже привыкла к этому.

— Как долго я должна здесь находиться?

Полицейский останавливается в дверях.

— Вы должны предстать перед судьей в течение двадцати четырех часов. Таков закон.

— Значит, сутки?

— Это всегда бывает утром.

— Я хочу есть.

Он смотрит на нее, качает головой.

— Вам достаточно нажать вот здесь, — полицейский показывает на кнопку, — и придет коридорный. Как правило, в это время бывает только икра и шампанское.

Она замечает, как он ее ненавидит. Ее, фру Сёдерберг. Деньги. Зависть. Он чуть покачивает головой. Если бы он только знал, как бы ей хотелось отказаться от всего этого.

* * *

За ней приходит другой полицейский везет ее в суд. Еще одно неприятное здание. Он ведет ее по лестнице и заводит в светлую комнату с низким потолком. Они что, здесь собрались, чтобы быть свидетелями ее падения? Какие-то две китаянки, трое иностранцев. Нет. До Елены доходит, что это был ночной улов полиции. Те, кто перешли черту закона, иммигранты, которые, как Елена быстро поняла, занимались контрабандой сигарет из Румынии. Две китаянки, максимум девятнадцати-двадцати лет. Они просто искали лучшее место в мире, где они могли бы пустить корни и найти людей, которые сделали бы для них что-то хорошее.

Там есть переводчик, но ему практически не приходится переводить, потому что китаянки так много плачут во время своего рассказа, что их душераздирающий плач говорит сам за себя. Елена слушает их признание о том, как они переходили через границу. Они бежали. Их история слишком запутана, и Елена прекращает ее слушать. Но обвинение и защита выступают на удивление единодушно. Их должны депортировать. Судья улыбается им.

Елена усвоила одно: все упирается в деньги. Аксель, Хирш, китаянки, румынские сигареты, контрабанда — все. Деньги, деньги, деньги. Она чувствует, что приходит в бешенство, когда ее подводят к столу перед судьей. Деньги сделали ее внутренне суровой, сделали человеком, которого боялись окружающие. Она не хочет быть суровой, но ей придется еще немного побыть такой, прежней Еленой, иначе она не победит в этой борьбе.

Появился Эдмунд. Его невозможно узнать: весь в морщинах, бледный, исхудавший. Он смотрит вниз, боясь встретиться с ней взглядом. Возле него находится какой-то мужчина в нелепо идеальном полосатом костюме. Он поправляет очки и смотрит на Елену с таким выражением лица, которое вполне можно считать успокаивающим. Адвокат в этом полосатом костюме поднимается, откашливается и смотрит на уставшую судью.

— Фру Сёдерберг поставлен диагноз… Ретроградная амнезия, — говорит он.

Меняются документы, судья читает поверх очков. При чтении произносятся следующие слова: психическое расстройство, невменяемость, фирма «Сёдерберг Шиппинг» компенсирует все убытки фирме «Лунквист и сын», вызванные вторжением туда фру Сёдерберг.

Елена ошеломлена. Наступит ли конец этому безумию? Они что, хотят заткнуть ей рот, заточив ее в какой-нибудь психушке? Накачать медикаментами до такой степени, чтобы она не могла больше угрожать их болезненной лжи? Она смотрит на Эдмунда, старающегося избежать ее взгляда. Поэтому она переводит взгляд на судью, пожилую женщину с короткой стрижкой, от которой исходит спокойствие. Вот ее-то и следует переубеждать.

— Я не сумасшедшая, — заявляет она, когда возникает короткая пауза. — Я полностью осознаю, что совершила серьезную кражу со взломом. Могу ли я пояснить причину своих действий?

Судья чуть наклоняет голову и поправляет очки.

— Я продолжу, если позволите, — просит адвокат.

— Я бы хотела выслушать обвиняемую, — говорит судья.

Адвокат остается стоять. Елена глубоко вдыхает:

— Этот адвокат представляет не меня, а мою семью…

И она рассказывает все как есть. О преступлении, совершенном во время войны, о том, как на протяжении всех этих лет руководство фирмы «Сёдерберг Шиппинг» скрывало это.

Елена окидывает взглядом весь зал. Присутствуют ли тут журналисты? Возможно, в этом случае это было б очень кстати.

— Мой отец был заказчиком убийства своего партнера, Уильяма Хирша, соучредителя «Сёдерберг Шиппинг», и доказательство этому находится в том архиве, в который я проникла, взломав дверь.

А, здесь есть журналист в светло-коричневой ветровке, и он поспешно что-то записывает.

Она смотрит на Эдмунда, скрестившего руки. На какое-то время Елена замолкает. Затаив дыхание она ожидает реакции судьи.

Воцаряется долгая пауза, и судья начинает выяснять подробности. Множество вопросов. Все, что происходило до ее вторжения на фирму, подвергается дотошному обсуждению.

Елена рассказывает в общих чертах о грабеже. Она говорит так, что о Йенсе Бринке нет вообще никакого упоминания, и чувствует облегчение после этого. Она также говорит о попытке убийства. О черном автомобиле, преследовавшем ее по дороге, о человеке, гнавшемся за ней.

Допрос длится бесконечно долго. Елена отвечает на вопросы, а Эдмунд все сильнее и сильнее вжимается в свой стул. Адвокат качает головой, непрерывно делает заметки и ожидает, когда ему дадут слово. Но судья не предоставляет ему такой возможности.

— Вы можете садиться, фру Сёдерберг, — говорит судья и ненадолго погружается в документы.

Потом спрашивает у обвинителя, усматривает ли он какие-либо основания, чтобы оставить Елену под арестом. Тот отрицательно качает головой.

Они назначат дату первого слушания лет через сто, думает Елена. Преступления фру Сёдерберг не имеют большого значения, взлом, совершенный ею, — ерунда. Они видели дела посерьезнее.

* * *

Воздух еще теплый, небо синее; только начинает смеркаться. Мартина трудно переубедить: ему кажется, что у нее еще недостаточно опыта, чтобы погружаться на глубину более пяти-шести метров. Но она настаивает, становясь той прежней Еленой, которая умеет переубеждать, которую все боятся. Пришлось пообещать, что она не будет уплывать и не будет отдаляться от него дальше чем на длину тела.

И все-таки у него тягостно на душе при мысли, что предстоит искать труп с дайвером-любителем. Они плывут на лодке к тому месту, которое указала Елена: на юго-юго-запад, на середину озера, именно туда, откуда видны каштаны в саду таверны. Мартин сидит у руля с компасом в руке. Елена чувствует себя уверенно в черном водолазном костюме.

— Туда, — объясняет она. — Где вон то большое дерево выглядывает из-за темных очертаний елей.

Мартин выключает мотор. В воздухе воцаряется тишина.

— Я никогда здесь не ныряю. Здесь опасно, — повторяет Мартин.

Он всматривается в глубину. Его лицо совсем бледное, словно вся кровь покинула его. Он стал белым как мел и похожим на темное озеро. Массы воды, спрессовавшиеся еще в ледниковый период, вечность, оставшаяся на дне, до которого нельзя добраться.