Убедившись, что процесс форматирования жесткого диска пошел, он вернулся в спальню и, выкинув из шкафа кучу платьев, поджег их. В следующей комнате он оборвал занавески, обрушил полку с книгами и тоже предал все это огню. То же самое он сделал и в третьей комнате, в которой лежал труп Мамы.

Вот так, вот таким образом.

Он дошел до стола секретарши и, отодвинув труп Наташки в сторону, обыскал ее сумочку. В ней лежала толстая связка ключей. Наверняка один из них был от офиса.

В соседних комнатах, разгораясь все яростнее, гудел огонь. Дышать из-за дыма становилось все труднее. Прихватив ключи, Андрей выскочил из офиса и захлопнул дверь.

Третий ключ подошел к замку, и Андрей запер дверь на два оборота.

«Ну, вот теперь пусть пожарные попытаются эту дверь вскрыть», – ухмыльнулся он, спускаясь по лестнице.

Выйдя из дома, он обошел его вокруг и увидел толпу зевак, которые наблюдали за разгоравшимся пламенем. Пожарных машин, как обычно, еще не было видно. Среди зевак стояли продавщицы из магазина «Феникс». Андрей определил это по фирменным значкам, прикрепленным у каждой из них к платью, и совершенно успокоился.

По крайней мере в этот раз невинных жертв не будет.

И вообще ему пора было уходить.

Толпа становилась все гуще. Андрей толкнул своего соседа в бок локтем и спросил:

– Это что, горит, что ли?

– Не видишь, что ли, кретин? Горит, – зло буркнул тот.

– А-а-а, а я-то думал… – пробормотал Андрей и стал выбираться из толпы, направляясь в ту сторону, где у него стояла машина.

Андрей уехал.

Все закончилось, и теперь ему нужно было время хорошенько все обдумать. И еще надо было возвратить машину Митяю…

Ничего, это он сделает потом, может быть, завтра. А пока он хотел все хорошенько просчитать, обдумать, осознать. Это нужно было сделать, и причем немедленно, поскольку обстоятельства его жизни изменились и к ним надо было приспособиться.

А может, и не надо? Что, собственно, так уж изменилось?

Да, он наконец-то получил свободу. А разве раньше он был так сильно несвободен?

Машина Митяя слушалась руля просто идеально.

Андрей закурил сигарету и свернул из узкой улочки на широкое шоссе. Он еще не знал, куда едет, просто ехал куда глаза глядят. Похоже, они глядели куда-то за город, на природу. Впрочем, в любом городе, в какую сторону ни поедешь, если не отклоняться от курса, обязательно рано или поздно окажешься за городом.

Докуда заяц бежит в лес? Правильно, до середины. От середины он уже бежит из лесу.

Вот тоже и со свободой. Есть свобода и есть свобода. Самая настоящая свобода наподобие середины города. В определенный момент бег к ней превращается в бегство от нее, причем так быстро, что ты можешь этого и не заметить.

Может быть, он уже пересек эту невидимую границу, за которой настоящая свобода превращается в одиночество, другой вид несвободы, несвободы от себя самого?

Андрей понял, что находится в том странном состоянии, которое сродни состоянию человека, побывавшего под бомбежкой. Его не колотило, ему не хотелось плакать, не было никакой истерики. Просто временами мир становился для него как бы нереальным.

«Почему я так спокоен? – подумал он. – Почему я так неестественно спокоен?»

Гаишник махнул жезлом, и Андрею пришлось остановиться.

Их было трое. Один в форме и двое в гражданском. У того, кто в форме, на груди висел автомат, короткоствольный, со складывающимся прикладом.

– Выйдите из машины.

Он вышел.

– Документы.

Андрей предъявил.

– Имеете ли вы оружие, наркотики?

– Нет.

– Откройте багажник.

«Какое счастье, – подумал он, – что я в этой кожаной куртке. Под ней пистолет почти не заметен. Если только специально не присматриваться…»

– Хорошо, можете закрывать.

Закрыл.

– Можете ехать.

«Бред свинячий! – подумал Андрей. – Да в любой нормальной, демократической стране на подобный осмотр понадобились бы чрезвычайные обстоятельства. И то я имел бы право возмутиться и подать в суд. Этот суд, скорее всего, кончился бы в мою пользу».

Только не здесь, только не сейчас.

Он усмехнулся.

О каком законе может толковать наемный убийца?

«Да, я наемный убийца! – говорил он себе. – Но, сейчас я имею шанс завязать, покончить со своим ремеслом. Просто так, без каких-либо последствий. Многие за подобный шанс отдали бы все».

Город, собственно, кончился как-то сразу, сменившись густым березняком.

Пора было остановиться. А то он, задумавшись, еще влетит в аварию. Вот этого Андрею было совсем не нужно.

Он нашел место, в котором от шоссе ответвлялась какая-то дорога, и, свернув на нее, углубился в березняк. Но и по ней он проехал не далеко, свернул, уже без всякой дороги, на небольшую полянку и, проехав метров двадцать, остановился.

Теперь можно было и снять куртку.

Он так и сделал.

Вокруг не было никого, и, стало быть, пугать своей наплечной кобурой ему было некого.

Андрей вылез из машины и, прислонившись к капоту, закурил.

Ему было совершенно плевать на то, что капот не такой уж и чистый. Сейчас это было не важно.

Закуковала кукушка. Андрей вспомнил ту, которую услышал в лесу недалеко от Азинска, когда он уходил от захваченной бандитами колонны. Как и тогда, он не спросил у нее, сколько ему осталось лет жить.

Никакого значения для него сейчас это не имело. Дорога к смерти, по которой шли они с Виктором, вывела его одного к жизни. В чем-то самураи были правы.

Сейчас, вспоминая все свои действия, Андрей понимал, что каждый раз, идя на риск, в конечном счете выигрывал. И выиграл окончательно. Остался жить. И разве бывает выигрыш выше?

«Бывает, – вдруг понял он. – Понять, разобраться в том, в чем я так и не смог разобраться почти за три года».

Сначала это было некое шестое чувство, которое постепенно почти забылось, и вот неожиданно совсем недавно оно получило подтверждение. Только было уже поздно. Тот, кто мог помочь ему разобраться в смерти Марины, был уже мертв. А оттуда, из загробного царства, вестей получать еще не научились.

«Да и есть ли оно? – подумал Андрей. – Что происходит с человеком после смерти, когда он превращается в кусок мертвого мяса? Куда уходят его знания, его чувства, его душа? Растворяются без следа в бесконечной Вселенной? Или все же правы попы и существуют рай и ад?»