— Черт! — разозлился Тошан. — Эта девчонка становится неуправляемой! Разумеется, она не стала спрашивать разрешения, зная, что мы ей откажем.

— Киона помчалась в Перибонку, — уточнила Мадлен. — Это она разбудила Людвига, чтобы сказать ему, что Шарлотта в опасности. Что с этим поделаешь? Нам никогда не понять эту девочку, которая видит будущее, предчувствует как жизнь, так и смерть.

Сраженная этой новой напастью, Эрмин перекрестилась, представив себе путь, который должна проделать двенадцатилетняя девочка по ночному лесу.

— Господи, а если лошадь шарахнется от какого-нибудь дикого зверя и малышка упадет!

— Думаю, она уже не малышка, — поправил ее Тошан.

— Хорошо, ты прав. Давайте займемся Шарлоттой. Мадлен, разожги огонь, нам понадобится кипяченая вода. Одина, ты ее осмотрела?

— Да, и не увидела ничего подозрительного! Должно быть, проблема внутри.

Убитый горем Людвиг сел на край кровати. Он держал Шарлотту за руку, надеясь передать ей свою силу и любовь. Эрмин решила обтереть молодую женщину прохладной водой. Это были жалкие потуги, и она это знала.

— Нам осталось только молиться, — наконец произнесла она.

* * *

Стоя в стременах, Киона побуждала Фебуса скакать быстрее. Наклонившись вперед, она чувствовала, как грива коня касается ее шеи и подбородка. Эта безумная гонка в ночи давала ей ощущение, что она может что-то сделать, бросить вызов судьбе. Возможно, она доберется до Перибонки слишком поздно, не раньше рассвета, но, во всяком случае, она будет знать, что боролась за жизнь Шарлотты.

— Вперед! — кричала она. — Вперед, Фебус!

Это было довольно неосмотрительно, поскольку на тропе местами попадались выбоины и камни. Но Фебус был породистым и выносливым животным. Дробный стук копыт по сухой земле отпугивал обитателей леса, рыскающих в поисках добычи в этот ночной час.

«Только бы не встретиться с мамой-медведицей, которую я видела как-то вечером с малышами! И не наткнуться на лося! Тошан говорил, что видел старого самца, бредущего вдоль реки». Киона хотела бы помолиться Иисусу или Маниту, чтобы избежать неприятных встреч, но ее вера угасла, уничтоженная слишком большим горем.

— Никто меня не понимает! — крикнула она. — Никто! Мама умерла, и даже если я ее вижу, это ничего не меняет, ничего, ничего! Я все равно не могу к ней прикоснуться, поцеловать ее…

Из глаз девочки хлынули слезы. Она принялась мечтать, что бает скакать так часами, днями, неделями напролет, пока не высохнут на ветру ее слезы, а остановившись, уже станет взрослой. Детство ее больше не интересовало.

— О нет! — воскликнула она на повороте. — Стой, Фебус, тише!

Из темноты возникли два желтых круглых глаза автомобильных фар. Если конь не замедлит бег, он лоб в лоб столкнется с машиной. Киона всем своим весом уперлась в седло, откинувшись немного назад, затем дернула за поводья. Фебус шарахнулся в сторону и помчался между деревьями, в последний момент избежав столкновения.

— Успокойся! Прошу тебя, остановись!

Невероятным усилием мысли она внушила ему, что он должен ей подчиниться, что ему нечего бояться. Довольно скоро красавец конь замедлил шаг. Водитель выключил мотор и спрыгнул из кабины на землю.

— Какого черта ты тут шляешься по ночам! — рявкнул он. — Но… я тебя знаю!

— Онезим! — обрадовалась Киона. — О, как мне повезло!

— Ничего себе повезло! Да ты чуть в лепешку не превратилась!

Онезим мог ворчать сколько угодно, Кионе было все равно. Провидение послало ей брата Шарлотты. По ее мнению, это был очень важный знак.

— Ты должен прямо сейчас отвезти меня в Перибонку! — воскликнула она. — К доктору, ради твоей сестры! Она родила сегодня утром красивого мальчика, но чуть не умерла.

— Черт побери! А я даже не знал!

— Сейчас у нее сильный жар.

— Ну надо же! И тебя одну отправили за доктором?

— Я самая лучшая наездница в семье. Но на грузовике мы доедем быстрее.

Не дожидаясь ответа, Киона расседлала своего коня и сняла уздечку. Затем она похлопала его по шее.

— Возвращайся домой, Фебус. Беги, беги!

Она знала, что, поступая так, вызовет всеобщую панику, что Мин с Тошаном подумают о несчастном случае, но сейчас это не имело значения. Онезим смотрел на нее с нерешительным видом, нервно почесывая рыжую бороду.

— Поехали скорее! — взмолилась она.

Здоровяк подчинился. Он часто проклинал свою сестру за ее проступок, но точно не желал ей смерти в расцвете лет. Вцепившись в руль с напряженным лицом, он развернул машину и принялся изливать Кионе душу.

— Я вычеркнул Шарлотту из своего сердца, потому что эта глупая девчонка опозорила нашу семью. Влюбиться в немца во время войны! Вступить с ним в связь, забеременеть! Этого я не могу ей простить. Но…

— Но что? — настаивала девочка.

— Тысяча чертей! Она ведь практически родилась у меня на глазах. Помню, моя бедная мать Аглая так кричала! А потом я видел, как Шарлотта растет. Она была такой миленькой, худенькой, с черными кудряшками. А к четырем годам она почти ослепла, и это меня очень огорчало.

Киона знала историю Шарлотты. Тем не менее она не перебивала Онезима. Несмотря на свой грозный внешний вид, приступы гнева и грубый голос, он был добрым человеком, который стал заложником деревенского воспитания, построенного на страхе перед Богом и кюре и основанного на моральных устоях прошлого века.

— У Шарлотты странный характер, — продолжил он. — Капризуля, кокетка и лгунья… То есть все недостатки, присущие красоткам типа нее! Но ничего не поделаешь, она моя младшая сестренка. Господь наказал ее за грехи! Говорят, Адель на всю жизнь останется калекой, а сама она, видишь, чуть не умерла.

Он надолго замолчал, о чем-то задумавшись. Голос Кионы заставил его вздрогнуть:

— Онезим, а что ты делал на лесной дороге среди ночи? Ведь она ведет только к дому Тошана!

— Какая ты любопытная! Моя жена Иветта решила собрать детские вещи, белье и пеленки. Набрался целый чемодан. Вчера она мне сказала: «Онезим, у меня больше не будет детей, но твоя сестра скоро родит, и у нее уже есть малышка Адель. Отвези все это Тошану на берег Перибонки. Твоя сестра возьмет эти вещи с собой, когда отправится к дикарям».

— Индейцы — не дикари! — возмутилась Киона.

— Этого я не знаю. Но я не мог спорить с Иветтой, иначе она бы мне плешь проела. И потом, как говорит месье кюре из Роберваля, святой человек, дети Шарлотты не отвечают за грехи своей матери. Он даже считает, что я должен уговорить свою полоумную сестру выйти замуж за этого фрица.

— Онезим, я надеюсь, ты не сказал кюре, что Шарлотта живет с немецким военнопленным?

— Нет, я же не идиот! Я называл его эмигрантом, которому Тошан дал работу на своих землях.