— Как она? — спросил молодой немец.

— Доктор утверждает, что с Шарлоттой все в порядке, — весело сообщила Эрмин. — И ребеночек абсолютно здоров. Мы можем наконец вздохнуть спокойно.

— Слава Богу! — обрадовалась Мадлен.

— Что ж, значит, я могу отправляться обратно, — проворчал Онезим. — Скажите моей сестре, что я привез ей полный чемодан вещей от Иветты. И еще передайте, чтобы она скорее выходила замуж, нельзя жить во грехе!

Эрмин коснулась его плеча решительным и дружеским жестом.

— Дорогой мой Онезим, Шарлотта хочет вас видеть. Я не знаю, как вы оказались в наших краях, но, раз уж вы здесь, то не можете уехать, не поговорив с вашей сестрой. Она ведь и правда чуть не умерла.

— Это доставит ей удовольствие, месье, — подтвердил Людвиг, впечатленный размерами здоровяка и его насупленным видом.

— Вас забыли спросить! — рассердился Лапуант. — Радуйтесь, что я не врезал вам по физиономии за то, что вы обесчестили мою Шарлотту!

— Мир людям доброй воли! — воскликнула появившаяся в дверях Киона. — Так ведь написано в святых книгах, Мадлен?

— Нечего вести себя как ни в чем не бывало! — вмешался Тошан. — После своей ночной вылазки ты заслуживаешь строгого наказания.

— Но, папа, Киона поступила правильно! — возразила Лоранс. — Она должна была предупредить доктора. Каждая секунда была на счету.

— Да, она совершила подвиг, — присоединилась к ней Мари-Нутта. — Ее нужно похвалить и наградить.

Ко всеобщему удивлению, Онезим расхохотался. Он показал пальцем на Тошана:

— Дельбо, вам никогда не справиться с этим женским царством!

С этими словами он поднялся со скамьи, мигом посерьезнев. Эрмин умоляюще смотрела на него своими красивыми голубыми глазами.

— Хорошо, я пойду к ней. Где ее комната?

— Идемте, я провожу. И оставлю вас наедине.

Врач задержался возле своей пациентки. Он столкнулся с ними на пороге комнаты.

— Не могли бы вы подождать пару минут, доктор? Я хочу поговорить немного с Шарлоттой, ведь она моя родственница, — объяснил Онезим.

— Может, пока выпьете кофе или чаю? — предложила Эрмин.

Тот с удовольствием согласился, поскольку его буквально вытащили из постели на рассвете. Брат и сестра остались в комнате одни.

— Здравствуй, Онезим, — пробормотала Шарлотта.

Он смотрел на нее, не решаясь подойти к кровати. Она изменилась: похудела, загорела. Ее волосы были длиннее, чем раньше. На руках она держала своего ребенка.

— Я смотрю, ты не стала краше, — констатировал он.

— Спасибо за комплимент! — усмехнулась она. — А ты поправился. Что, Иветта научилась готовить?

— Нет, что ты! — рассмеялся он. — Я часто перекусываю в ресторане возле завода, где работаю. И мне неплохо платят.

Шарлотта присоединилась к его смеху и протянула руку.

— Подойди ближе, Онезим! Я так счастлива тебя видеть. Наконец-то ты согласился со мной поговорить.

— Ты правда рада?

— Конечно! Провести пять лет вдали от всех — не так-то просто, но это был мой выбор.

Он решился приблизиться к постели. Там он опустился в кресло, в котором обычно сидела, присматривая за молодой матерью, Одина.

— Я не мог отказать тебе, Шарлотта. На тебя и так свалилось столько бед! Возможно, Господь наказывает тебя за грехи, но этого мы никогда не узнаем. Можно спросить об этом маленькую ведьму Киону. Я чувствую себя неловко, когда она рядом.

— Онезим, Киона — это ангел-хранитель. Я очень ее люблю. Он прищурился, глядя на покрытый светлым пушком затылок своего племянника.

— Как ты его назвала?

— Томас.

— Месье кюре велел мне тебя простить. Я не против, но при одном условии. Тебе нужно выйти замуж за твоего фрица.

— Не называй его фрицем! Его зовут Людвиг, и он никому не сделал ничего плохого. Разве он виноват в том, что его мобилизовали в самом начале войны? А потом сразу взяли в плен и отправили сюда, в лагерь? Мы обязательно поженимся позже, Онезим. Его положение ненадежно, у него нет документов. Я не хочу, чтобы его посадили в тюрьму или отправили в Германию.

— Если вы просто придете к кюре, он не будет требовать документов, зато ты будешь чиста перед Богом и церковью.

Шарлотта вздохнула, решив не упоминать о том, что Людвиг протестант.

— Мы обязательно это сделаем, брат, — произнесла она детским голосом. — И я приглашу тебя на праздничный обед. С Иветтой и мальчишками. Как они поживают?

— Настоящие маленькие чудовища! Я воспитываю их ремнем, иначе они наделают глупостей. Конечно, им повезло больше, чем твоей бедной Адели. Какое же проклятие эта болезнь…

— Она ведь почти выздоровела, — возразила Шарлотта.

— Да, но останется калекой на всю жизнь, — вздохнул он.

— Что? Что ты такое говоришь? Адель не калека, Людвиг сказал бы мне об этом, и Эрмин тоже!

Онезим понял, что допустил оплошность. По всей видимости, его сестре о судьбе девочки ничего не сказали. Он смущенно поскреб бороду.

— Я узнал об этом от месье Шардена вчера утром, когда он возвращался из больницы. Господи, на нем лица не было! Я думал, ты в курсе.

Сжав губы, Шарлотта отрицательно помотала головой. Однако ей все было понятно.

— Когда Эрмин и Людвиг приехали, у меня были схватки и я вопила, как зверь в агонии. Они не осмелились сообщить мне плохую новость. Это лишило бы меня последних сил. Но теперь я знаю… И потом, калека — слишком громко сказано. Что у нее повреждено?

— Нога, насколько я понял.

— Ну и что? — заметила она. — Ногу можно спрятать под красивым платьем, это не мешает наслаждаться жизнью. Моя малышка увидит закаты над рекой, сможет слушать пение птиц на рассвете. А я буду любить ее еще сильнее. Слышишь, Онезим? Она никогда ни в чем не будет нуждаться! Разве искривленная ножка помешает ей играть в куклы или читать книжки с красивыми картинками? Я стану так баловать свою принцессу, что она и думать забудет о своем увечье. Видишь, Онезим, это только придает мне решимости! Я выздоровлю и возьму свою кроху сюда, чтобы ласкать ее, обещать, что она будет счастлива. О Господи, как бы я хотела прижать ее к груди, вместе с Томасом! Нужно было привезти мне ее. Я ее мама, я одна способна ее защитить!

Вырвавшееся из груди рыдание заставило Шарлотту замолчать. Побледнев, она разрыдалась в голос, с трудом переводя дыхание.

— Ну что ты, успокойся, иначе у тебя не будет молока для мальчика. Шарлотта, держись!

Не зная, куда девать свое огромное тело, здоровяк присел на край кровати. Он погладил сестру по щеке, вытирая ей слезы. Она схватила его руку и поднесла к губам. Это была тяжелая мозолистая рука, испещренная сероватыми трещинками и бурыми пятнами от машинного масла. Но Шарлотта помнила о своем грустном детстве, когда она была почти слепой и старший брат водил ее по улицам Валь-Жальбера.