и Семьдесят второй улицы с мраморной прихожей с фонтаном и чучелом американского лысого орла на стене напротив двойной входной двери, расправившего крылья в полете и прикрепленного к мраморной стене латунными цепями. Орел был собственным штрихом г-на Гуггенхайма. Он сам подстрелил его в августе этого года у себя дома в Адирондаках. Когда ему указывали на то, что стрелять в американских лысых орлов, а также набивать их чучела запрещено законом, он возражал, что ему никогда не говорили о таком законе, а когда он отнес птицу таксидермисту, тот просто сказал: «Как скажете, мистер Гуггенхайм!».

Наверху находился «салон Луи Сейза», украшенный высокими зеркалами, гобеленовыми стенами и гобеленовой мебелью, а также концертным роялем. А на полу лежал огромный ковер из медвежьей шкуры с раскрытой в злобном оскале пастью. Зубы вечно выпадали, а иногда и язык, что приводило в замешательство, но медведь нравился и г-ну Гуггенхайму, поэтому он остался среди позолоченных стульев и столов эпохи Людовика XVI. Центральная гостиная, где миссис Гуггенхайм приглашала своих подруг на чай, была украшена огромным гобеленом от пола до потолка, изображающим триумфальный въезд Александра Македонского в Рим.

Гуггенхаймы, как оказалось, никогда не умели делать все с той легкостью или хотя бы с той попыткой легкости, с которой это делали другие люди. Например, путешествуя, Гуггенхаймы, казалось, никогда не понимали, что такое чаевые. Когда они переезжали из одного грандиозного европейского курорта в другой, мстительные носильщики и посыльные рисовали мелом на чемоданах и сундуках Гуггенхаймов многозначительные символы, а Гуггенхаймы так и не поняли, почему их багаж постоянно роняли, мяли и теряли.

Бенджамин Гуггенхайм — тот самый Гуггенхайм на «Титанике», который отказался от предложения плачущего стюарда надеть спасательный жилет, а вместо этого отправился в свою каюту и переоделся в вечернюю одежду, чтобы пойти на дно как джентльмен. Кроме того, он настоял на том, чтобы его молодой камердинер сделал то же самое, и, когда женщина входила в одну из спасательных шлюпок, Бен Гуггенхайм вложил ей в руку записку следующего содержания: «Если со мной что-нибудь случится, передайте моей жене, что я сделал все возможное, чтобы выполнить свой долг»[41].

Но сделал ли он все возможное? В устоявшихся сплетнях о Гуггенхаймах говорится, что выжившая пассажирка «Титаника» ехала как «миссис Бенджамин Гуггенхайм», и ее опознали как «молодую белокурую певицу». Семья неоднократно отмечала, что в списке пассажиров «Титаника» такого имени нет. Тем не менее Пегги Гуггенхайм рассказывала о том, какое потрясение испытала, когда, еще не зная о смерти отца, спустилась по трапу на пирс, чтобы встретить выживших на «Карпатии», и увидела любовницу своего отца.

Брат Бена Уилл (или «Гейтенби Уильямс») оказался не намного удачливее в том, что касалось женщин и известности. Расставшись со второй женой, Уилл «вернулся к своей старой любви — театру, взяв себе в протеже целую череду шоу-герлз». Его протеже часто проводили неофициальные пресс-конференции, и одна из этих девушек, актриса, игравшая в «Баллиху», рассказала журналистам, что познакомилась с Уиллом, потому что «читала экземпляр «Литературного дайджеста», и это привлекло его внимание». После смерти Уилла все его состояние было завещано «Мисс Америке» 1929 г., «Мисс Коннектикут» 1930 г. и еще двум девушкам из шоу-бизнеса примерно того же возраста. Газеты с жадностью обсуждали, сколько миллионов разделят эти четыре девушки, но, увы, вторая жена Уилла, с которой он не успел развестись, имела право на наследство. Кроме того, само наследство было значительно истощено тратами Уилла. Четыре молодые леди разделили между собой всего 5 229 долларов.

Но самым эффектным плейбоем из всех Гуггенхаймов был сын Дэна Гуггенхайма, Мейер Роберт. У М. Роберта было в общей сложности четыре жены, и в какой-то момент, женившись на второй, он стал католиком. («Я в восторге», — сказал тогда Дэн Гуггенхайм. «Мой сын всегда был очень плохим евреем. Надеюсь, из него сделают лучшего католика»). В любом случае, католиком он оставался недолго. М. Роберт недолго был американским послом в Португалии. Когда португальское правительство отправило его на родину как персону нон грата, он посмеялся над этим, сказав, что все произошло из-за того, что он случайно уронил чайную ложку на платье одной португальской дамы. Свидетели этого события, однако, утверждают, что из-за упавшей чайной ложки Роберта Гуггенхайма не вышвырнули бы из Португалии, если бы он не стал так настойчиво гоняться за столовым серебром руками. Его четвертой женой стала известная вашингтонская хозяйка Полли Гуггенхайм, ныне миссис Джон А. Логан, которая относилась к своенравию своего мужа с терпимым юмором. После смерти Роберта Гуггенхайма его имя вновь всплыло в газетах. Федеральное правительство хотело взыскать около 169 548 долл. налогов, которые, по его мнению, должны были быть уплачены за подарки наличными, драгоценностями и «сравнительно скромным домом в Джорджтауне», сделанные «неустановленной женщине-другу».

В этот момент вспомнили, что М. Роберт Гуггенхайм умер вечером, садясь в такси у сравнительно скромного дома в Джорджтауне, после того как поужинал там со своим другом.

35. НОЧНАЯ РУБАШКА МЕСЬЕ ЖУРНЕ

К 1900 году в Нью-Йорке появилось как минимум два важных средства передачи светских новостей, ни одно из которых не было абсолютно надежным. Одним из них была еженедельная газета сплетен под названием «Городские темы». Вторым был телефон. Town Topics был почти полностью посвящен эпатажным похождениям Вандербильтов, Веббов, Уитни, Гоэлетов, Гулдов, Морганов, Хантингтонов, Швабов и Райанов. Издание драматизировало тот факт, что принадлежность к «обществу» имеет определенные недостатки, поскольку «Town Topics» получал значительный доход за счет простого вымогательства: если Вандербильт, Уэбб, Уитни, Гоулт, Гулд, Морган, Хантингтон, Шваб или Райан не хотели, чтобы его очередная выходка была напечатана, он должен был заплатить. Поскольку они не считались обществом, семьи толпы были милосердно пощажены (хотя к Джимми Спейеру однажды подошел «представитель» Town Topics и галантно заявил: «Мне все равно, что вы обо мне напишете, лишь бы не говорили ничего неприятного о моей жене»). Его оставили в покое).

Тем временем благодаря телефону сплетни распространялись быстрее и эффективнее, чем когда-либо прежде. Большинство женщин той эпохи проводили у телефона не менее двух третей каждого утра, и многие считали, что не могут начать свой день, пока не покончат с телефонными разговорами. И все сразу (или так казалось) — с девяти до полудня телефонные линии верхнего города были заняты разговорами о любовницах, любовниках, шоу-герлз и скандалах. Фрида Шифф Варбург, как вспоминают ее дети, «выглядела так, словно ее протащили через сучок», когда она выходила из утреннего телефонного разговора. И