— Ничего не хочешь рассказать? — спросил Краснопольский. — Например, о том, что случилось теми чекистами, которых ты тоже возил на экскурсию. Как нас везешь.

— Они сами во всем виноваты, — ответил Элвис. — Медленно соображали. И с оружием управлялись неловко. И я их прибрал. Чему этих чертей только учат?

Краснопольский засмеялся.

— Мы не станем повторять чужих ошибок, — сказал он. — Только объясни мне одну вещь: какого хрена ты влез во все это дерьмо? Стал помогать этому мальчишке? Ты ведь даже не знал, с кем связываешься. Все эти дела тебя краем не касались. А этот Бобрик, он тебе никто. Просто знакомый мальчишка. И все-таки ты влез.

— Сам не знаю, — пожал плечами Элвис. — Сдуру.

— Ты и сейчас мог отсидеться в доме, — продолжил Краснопольский. — И выгнать оттуда Бобрика. Мальчишка наверняка знает, где и что лежит. Но нет… Ты опять сунулся. На мой взгляд, это какая-то неизвестная науке патология, что-то вроде дурной болезни: кого-то спасать, а самому подставляться ни за хрен собачий. Как думаешь?

— Я не силен в медицине. Скажи, те люди с люди, которые остались у дома, не тронут Бобрика и Костю?

— Это еще один страховочный вариант, чтоб ты не попер в дурь, — ответил Краснопольский. — Не вздумал поиграть в героя или отколоть очередной номер. Как только мое имущество окажется у меня, я наберу телефонный номер и скажу своим парням, что они свободны.

Приз открыл ящик для перчаток, вытащил оттуда небольшой хромированный кубок из нержавеющей стали, на боку выгравированы несколько слов. Кубок старый, похожий на чашу для вина, на хроме царапинки и сколы. Подержал кубок перед носом Элвиса.

— Тут написано: «Бои без правил. Самому крутому мужику с самыми тяжелыми кулаками», — Приз положил кубок на колени, снова обернулся назад. — Мне очень дорога эта железяка, она приносит мне удачу. Если эту штука со мной, ничего плохого не случится, только хорошее. Старая проверенная примета. Это я к тому, что в жизни, как и ты, допускал много ошибок. Я старше тебя, поэтому ошибок больше. Но эти ошибки — молодой кураж, неперебродившее вино молодости. Это было давно, мне нравилась одна баба, Лера Метельская. То есть так нравилась, что за нее я готов был умереть. Я выступал в боях без правил, тогда эта байда только начиналась, входила в моду. Поединки проводили в подвалах больших загородных домов или в других укромных местах. Был свой тотализатор.

— И ты неплохо заработал?

— Не в этом дело. У друга Леры было прозвище Тесак. Такой здоровый амбал, бывший борец, он имел солидные титулы в своем стиле. Ломал всех подряд, всех без разбору. А я к тому времени кожей чувствовал, что пришло время уходить из этих чертовых боев. Я представлял, что будет со мной в скором будущем. Инвалидное кресло или могила — вот все два варианта. Да и платили за эту мясиловку чисто символические деньги, так, кости обглоданные бросали. Когда я договорился на поединок с Тесаком, то знал почти наверняка, что с ринга меня унесут на носилках.

— Так зачем же ты подписался? — спросил Элвис.

— Говорю же: мне нужна была его женщина. Она присутствовала на всех схватках. Просто кончала от всей этой жестокости. Визжала, когда ее Тесак выворачивал противнику руку, болевым приемом укладывал его на настил и в партере делал из него месиво из костей и мяса. Телка балдела от запаха свежей крови. А кровь — это все, что тогда мне было нужно. Кровь Тесака. И в тот вечер она стояла внизу у ринга. На ней надето такое блестящее платье с глубоким вырезом, на шее колье. Она была самой красивой и самой желанной в мире.

Приз замолчал, будто снова увидел эту женщину.

— Это был жестокий бой, то есть очень жестокий, — сказал он. — Противник был тяжелее меня и опытнее. Но я все-таки сделал его. Вырубил в том самом углу, рядом с которым стояла Лерка. И она все видела до мельчайших подробностей. Как я сел ему на грудь, как его тренер выкинул белое полотенце. Но эта тряпка не успела опуститься на ринг. Я уже сломал шею Тесаку. И кровь брызнула на ее блестящее платье. А потом я стоял на ринге, окровавленный до колен. Держал в руках этот грошовый кубок, потрясал им в воздухе, и смотрел, как бесновалась публика. Те немногие, кто поставил на меня, неплохо заработали. А Метельская смотрела на меня снизу вверх, слезы быстро высыхали на ее щеках. Она уже знала, что будет с ней дальше.

— А ты знал?

— Конечно, ради этого я и бился. Я был так счастлив, как не был счастлив больше никогда в жизни. Это сильнее наркоты, сильнее всего на свете. Ты добиваешься того, на что в принципе не мог рассчитывать. Эту женщину я взял через пару дней. Наш роман длился месяц или около того. Но потом я понял, то есть мы оба поняли, что не созданы друг для друга. И расстались навсегда. Теперь эта шикарная бабец — просто дешевая потаскушка. Она сидит на игле и, чтобы заработать на чек, клеит мужиков в одном непотребном заведении. Ее красота бесследно исчезла. Лерка похожа на задницу моей бабушки. Да и сам я стал уже не тот. Все, что я когда-то имел, чем дорожил, вывалилось из карманов. И уже не поднять с мостовой, потому что спина не гнется. Но у меня осталась эта железяка. И она приносит мне удачу. Всегда таскаю его с собой, если светит серьезное дело.

Приз бережно завернул кубок в вощеную бумагу и убрал его в ящик для перчаток.

— Поставить жизнь на кон ради любимой женщины, ради больших денег — это мне понятно, — сказал он. — Но гробить себя ради какого-то мальчишки. Какой-то сопли на заборе. Нет, это их области идиотизма.

* * *

Элвис не ответил. Отвернувшись, он смотрел на прозрачный осенний лес, на дачных поселки, и не испытывал ни сожаления, ни грусти. Он вспоминал один-единственный день своей армейской службы.

От Гудермеса поезд отошел в начале седьмого утра. Впереди локомотива, как всегда, железнодорожная платформа, по краям которой один на другой уложены мешки с песком. Между мешками на треножный станок поставили пулемет калибра семь шестьдесят два.

Буратино, Одетый в утепленную куртку с капюшоном, спортивные штаны и свои шикарные ботинки, лег на доски платформы. Элвис смотрел на дорогу, убегающую под колеса поезда. Привалившись спиной к мешку с песком, он поглубже натянув голубой берет, накрыл голову капюшоном куртки. Рядом положил карабин и снайперскую винтовку, ствол и цевье обмотаны узкими полосками бумажного скотча, бережно прикрыл оружие старой рубашкой. Элвис приподнимается над мешками, подносит к глазам окуляры бинокля.

По разбитой асфальтовой дороге, что идет параллельно железнодорожному полотну, одна за другой катят три машины. Жигуленок, «Волга»и белый ветхий джип с помятыми боками и фарами-искателями, укрепленными на крыше. Людей в тачках — битком, как сельдей в бочке. Сидят на коленях друг друга. К стеклам прилипли чьи-то рожи. Люди в машинах пристально разглядывают состав, каждый вагон, локомотив.

Еще несколько минут, и автомобили едут вровень с поездом. Задняя дверца джипа открывается, какой-то мужик в кожанке направляет на Элвиса указательный палец. Дергает рукой, будто стреляет из пистолета и смеется. В ответ Элвис показывает пассажиру средний палец и сплевывает сквозь зубы. Мужик что-то кричит в ответ, но слов уже не разобрать, передняя тачка плавно набирает ход, за ней ускоряются остальные машины. И скрываются из вида, легко обгоняя поезд. Элвис не первый раз видит этот белый джип Ниссан. В округе развелось много банд, которые живут грабежами поездов и автомобильных колонн.