— Отец мой, — шептал Хаим, теряя уже сознание, а точнее — поднимаясь в своем восприятии мира на тот уровень, на котором вовсе не сознание определяет суть восприятия и контакта, — отец мой… мама… где вы?

И будто эхо, он услышал, наконец, настолько ясно, насколько он вообще мог ясно осознавать происходившее:

— Хаим, сынок, если ты слышишь, если ты чувствуешь меня, отзовись, и я найду тебя. Мне нужна только нить, и нитью станет любое сказанное тобой слово. Скажи его…

— Отец, — Хаим поднялся над Голгофой, он сейчас видел и себя, висевшего на кресте, склонившего на грудь голову в терновом венке, и Павла, прятавшегося от римских легионеров за спинами любопытствовавших евреев, и город Ерушалаим от края до края, крепостную стену и холодность Храма, и густую черноту, которую наступавший вечер опустил на склон Масличной горы, и черные почему-то звезды на белом от боли небе, и еще он успел увидеть, как дернулось в последней конвульсии тело Иешуа, оставленное им, а потом он упал в теплые отцовские объятия, и рядом были мама, и Андрей, и Людмила, и Муса, и еще люди, знакомые и незнакомые, и серый день Саграбала.

Он вернулся домой.

— Господи, — сказала Дина, — как ты изменился, сыночек…

И Хаим заплакал.

За телом Иешуа — своим, по сути дела, — он вернулся трое суток спустя в единицах первого измерения времени. Он привык ощущать себя именно в этом теле.

Ученики Иисуса, пришедшие на заре, чтобы похоронить учителя, не обнаружили его тела в пещере и пали на колени перед очередным, — последним уже, — чудом.

x x x

Читатель, вероятно, составил вполне определенное мнение о событиях, описанных в тексте, как и о самом тексте, описывающем эти события. Более того, я убежден, что некоторая (видимо, небольшая) часть читателей именно сейчас начала подозревать, что, собственно, представляет собой моя интерпретация. Обращаюсь именно к этой категории читателей.

Происшествие с Хаимом (если это можно назвать происшествием, учитывая его влияние на историю цивилизации в целом и людей Кода, в частности) породило, как мне кажется, две проблемы, которые я бы хотел обсудить, прежде чем переходить к финальной части повествования.

Проблема первая — эволюционно-историческая, насколько вообще возможно смешение биологического понятия эволюции с сугубо статистическим процессом, каким является история цивилизации.

Вторая проблема — философская, и начну я именно с нее, потому что именно с нее начинались выступления всех оппонентов, ознакомившихся с моей интерпретацией явления Христа и зарождения христианства.

К моему удивлению (сознаюсь, мне этот аргумент и в голову не пришел!), основное возражение свелось к тому, что интерпретация нарушает основной закон философии о равноправии материи и духа в единстве мира.

Господа (особенно обращаюсь к профессору Брукнеру с Израиля— 7), вам трудно понять, что в описываемые времена формулировка основного вопроса философии радикально отличалась от современной. Проблема единства была лишь обозначена (И.Д.К. полагал ее вовсе несущественной, а Хаим не мог даже и поставить ее толком, в чем может убедиться каждый, читавший древнюю книгу под названием "Новый завет Господа нашего Иисуса Христа").

Философы ХХ века полагали основной своей задачей разобраться в том, что же, в конце-то концов, первично: материя, образующая наблюдаемое четырехмерие, или сознание, это четырехмерие исследующее или даже создавшее.

Или — или.

Дилемма «светские-религиозные» существовала в дни Мессии как отражение философской дилеммы в ее материализованном виде. И это исторический факт, каким бы странным он ни казался современному человеку, точно знающему, что он существует в многомерном мире измерений и сфирот, и что он материален ровно настолько, насколько ему этого хочется в данный момент трехмерного времени.

Во времена же Исхода (не говорю о времени Второго храма, к которому относится явление Хаима в облике Иешуа из Назарета), если некто говорил "так было всегда", он именно это и имел в виду — бесконечность времени, и ничего более. Атеисты полагали мир исключительно материальным (всего четыре измерения, можете себе представить!), а дух, сознание — функцией мыслительной деятельности, каковая, в свою очередь, являлась всего лишь результатом функционирования сугубо материальных нейронов головного мозга. Естественным поэтому был вывод о том, что мир, изначально материальный, породил дух, как курица — яйцо.

Противоположная точка зрения исходила из того, что вечен (заметьте, без понятия о бесконечном времени не обошлось и здесь) только Бог, то есть сущность сугубо нематериальная, но странным образом живущая в материальном четырехмерии, хотя и отделенная от него пропастью неразрешимого противоречия духа и материи. Естественно, что в этой интерпретации первичен был дух, именно он и породил грубую материю четырехмерия, как из яйца появляется цыпленок.

Дух и материя неразделимы — дух не мог создать материю из ничего, но и материя не могла сотворить дух в процессе развития. На деле многомерие мира включает бесконечное число измерений как материальных, так и нематериальных. Соответственно, и законы природы материального мира в общей формулировке включают соответствующие духовные законы.

Эйнштейн, живший незадолго до Исхода, постулировал невозможность движения со сверхсветовой скоростью и был по— своему прав, поскольку учитывал лишь материальную сторону сути. На самом деле возможны любые скорости, но при выходе на уровень взаимодействия сфирот.

Сейчас все это представляется настолько очевидным, что многие читатели, спокойно восприняв страницы, рассказывающие о выборе Ричардом нематериального существования, о жизни Мессии в комплексе духовных сфирот и о планетах-ступеньках, где побывала Дина перед появлением на Саграбале, эти же читатели остались в глубоком недоумении, не поняв, в чем, собственно, состояла вечная, по сути, проблема поиска Хаима.

Профессор Авни Авнери с Израиля-12 сказал в беседе со мной простую и очевидную вещь, которая, возможно, прояснит для читателя суть описываемых событий:

— Проблема твоих героев в том, что они выделяли одни сфирот в ущерб иным. Вещественные над духовными или наоборот. И.Д.К. — главный твой герой — и даже Йосеф четко отделяли материальное от духовного. Мы, нынешние, понимаем, что это полная чепуха, но они-то с этой чепухой рождались. Чего ты хочешь от читателя — естественно, он не понимает, почему Мессия и Дина вместе с Ильей Купревичем так и не сумели вытащить Хаима именно из того событийного поля, куда он угодил. И зачем вообще нужно было искать Хаима, путаясь в материальных и нематериальных сфирот, как в полах плаща? Думаю, тебя еще ждут проблемы с читателями, когда ты доберешься до финальных строк…

Как в воду глядел.

x x x

— Зло, причиненное евреям христианами, — сказал Йосеф, — неизмеримо. Нужно исправить то, что натворил Хаим. Мы виноваты — не уследили.