И.Д.К. вспомнил себя-планету, и себя, бредущего вдоль стены имен, и себя, целующего Дину, и себя, решившего проблему Кода, и еще — себя, блуждающего в нематериальных сфирот иной Вселенной, в которой никогда не было и никогда не будет ни человека, ни планеты по имени Земля, ни звезды с названием Солнце. Почему я помню это? — подумал он. — Этого не было. Это будет, — подумал он чьей-то чужой мыслью и не сразу, не мгновенно, но достаточно быстро, чтобы не удивиться, понял, что и эта мысль принадлежит ему, но ему, уже прожившему и путешествие в иных мирах, и многое еще, чего не было в физическом четырехмерии, но существовало в едином мире, где ни время, ни пространство не играли определяющей роли…

Дина вспомнила себя, стоящую у стены с фонтанчиками в перевернутом мире, где Саграбал был всего лишь картой, нарисованной на тусклом небе, и себя, беседующую с девушкой по имени Яна, и себя, качающую Хаима (его до двухлетнего возраста приходилось качать на руках, он с трудом засыпал, ему хотелось играть, а не уходить даже на время в мир, где водились сны), и еще Дина вспомнила, как вместе с Хаимом, принявшим по этому случаю внешний облик привычного ему Христа, она бродила между древних камней, которые когда-то были городом, носившим имя Иерусалим, на планете, называвшейся Земля, и у нее не возникало сожаления о том, что это планете пришел конец, потому что в четырехмерии конец приходит всему. Дину не удивило это неожиданное воспоминание о будущем, время для нее ничего уже не значило, ей хотелось остановить только одно мгновение, вернувшись к нему опять, и она сделала это — и вновь была Стена, и был мрак, и были руки Ильи, и губы его, и шепот, и мир Саграбала, еще не знавшего о приходе людей Кода…

Людмила вспомнила себя, стоящую перед Мессией в сумрачной комнате, и его глаза, говорящие ей слова, которые она понимала по-своему, и вспомнила себя, гуляющую с Андреем по Тверскому бульвару, сын грыз вафлю и упорно не хотел застегнуть пуговицу капюшона, хотя дул промозглый ветер, и еще она вспомнила себя в мире, которого просто не могло существовать, потому что в нем воплощались желания, она подумала о своем и получила то, о чем подумала. Воспоминания охватили весь мир от начала до конца времен, и Людмила отогнала их, потому что не вспоминать нужно было, а действовать…

Илья Давидович Кремер, Мессия, вспомнил себя, погруженного в липкую жижу, которая лишь по привычке воспринималась материальным, чавкающим болотом, а на деле была всего лишь информацией, в которой он плавал, не понимая еще, что нужно погрузиться, войти, понять…

Йосеф Дари вспомнил себя, падающего в пустоте, смешанной из бесконечного множества сфирот, и шляпу свою, падающую рядом, и голос Творца, и вспомнил текст утренней молитвы благодарения Господа, и вспомнил еще, что уже много дней (лет?) не произносил молитву в положенное время — не оттого, конечно, что перестал с некоторых пор обращаться к Творцу, но потому, что обращался к Нему постоянно. Он вспомнил себя, мертвого в мире мертвых, увидел себя со стороны и со стороны же обратился к себе, поняв, наконец, смысл всего сущего…

Хаим вспомнил себя, висящего на кресте, и себя, играющего с соседским Аликом, и себя, стоящего перед учениками под деревьями Гефсиманского сада, и себя, играющего с Андреем в придуманную ими игру, где фишками были звезды, а кубиками — планеты. И еще он вспомнил себя, еще не родившегося, но уже существовавшего — вспомнил мир от начала до конца времен, и себя в нем, таким, каким он всегда хотел быть…

Андрей вспомнил себя на Земле, и город с названием Назарет, и город с названием Москва, в котором он не успел тогда побывать, но который теперь ощутил — от пустующих домов Юго— Запада до ярмарочной, с японским говором, толкучки Кремлевской площади. И еще он вспомнил, что ему нравилась Таня из параллельного класса, попавшая под машину незадолго до его отъезда в Израиль; это не имело значения — Таня уже на Саграбале, и ему не нужно мучиться, подбирая слова, Таня все понимает, но и это тоже не имело значения, потому что понимание — лишь одна из многочисленных сфирот, а есть более глубинные чувства, мысли, ощущения, перед которыми Вселенная от начала до конца времен — лишь рябь на поверхности океана…

Муса вспомнил себя в Мекке, и вспомнил себя в Газе, и вспомнил себя в желтой пустыне пред ликом Аллаха. Он вспомнил себя-Мессию, себя-Мухаммада, себя-Яхве, все это был он, и тогда он подумал, что возомнил о себе, ибо один он был — ничто…

Ричард вспомнил себя в тот миг, когда мир, привычный и единственно понятный ему, стал всего лишь меткой, а реальностью стали холмы Саграбала, и лишь присутствие рядом Джоанны заставило его не закричать от страха. Воспоминание было неприятным. В мире сфирот, где он пребывал, оно могло возникнуть лишь на пересечении с одним из измерений времени, и, значит, он в чем-то так и остался связан с материальным миром…

Джоанна вспомнила себя такой, какой будет когда-нибудь, — она стояла под палящим солнцем Саграбала, кожа ее была гладкой и темной от загара, тело — гибким и упругим, она и сейчас могла бы стать такой, но не хотела этого. Приятно было думать о будущем как о прошедшем, но будущее нужно создать, иначе прошлым станет настоящее…

x x x

Может ли Бог, если он всемогущ, создать камень, который он сам не смог бы поднять?

Этим вопросом когда-то в прошлом занудливые схоласты пытались поставить в тупик теологов, ибо противоречие выглядело сколь очевидным, столь и неразрешимым. На самом деле, препятствием к чему бы то ни было для поистине всемогущего существа может стать лишь нежелание сделать нечто, но вовсе не невозможность это сделать. Бог мог создать материальное тело любой, сколь угодно большой, массы, но вопрос — сумеет ли Бог это тело поднять, лишался при этом смысла, ибо поднять можно лишь то, что лежит на земле или иной притягивающей поверхности. Между тем, бесконечно большая масса не могла ни лежать на чем бы то ни было, ни, соответственно, быть поднятой — смысла лишалась физическая структура ответа, но вовсе не бесконечно всемогущая суть Бога.

Я пытаюсь объяснить читателю противоречивость этой древней антиномии, поскольку события на Саграбале подвели меня, наконец, к необходимости сделать финальный бросок сюжета. Для И.Д.К., Йосефа, Дины и других людей Миньяна проблема заключалась в невозможности осознать собственное всемогущество. Каждый из них в отдельности оставался человеком — осознавал себя человеком, думал, как человек, соответственно своему характеру и темпераменту, поступал, как человек. Они были людьми Кода — каждый в отдельности, — но вместе являли себя как существо, более могучее, с сознанием, пронизывающим все материальные и нематериальные структуры Вселенной.

Почему моих читателей не приводит в недоумение одновременный восход солнца на всей поверхности Саграбала — природное явление, которое повергло бы в шок любого физика ХХ века, — но раздражает то, что происходило вслед за созданием Камня?

x x x

И.Д.К. зашвырнул камень, размахнувшись — ему показалось, что возник низкий, густой свист, и камень вонзился в темное небо, но это, конечно, было не более, чем впечатлением, созданным им самим. Камень был — и камня не стало, и скорее всего, материальный мир недосчитался в этот момент нескольких десятков килограммов инертной массы.