— Конечно в курсе, — ответила Сара Джонсон. — Это было первое, что я забрала оттуда, когда год назад папе стало по-настоящему плохо. Во-первых, старое мелкокалиберное ружье, по-моему доставшееся ему от его отца, от моего деда, значит, во-вторых, пару маленьких коробок с патронами. Подобное не должно валяться на лодке, которая редко используется.

— Но ты в курсе, где оно находится теперь? — спросила Анника Карлссон.

— В последний раз я видела его стоявшим в гардеробе у меня в прихожей. Сама я лежу в постели в той же квартире и через час должна отправляться на работу. Проще всего, если ты заглянешь ко мне и заберешь его. Тебе известно, где я живу?

— Да, — ответила Анника Карлссон. — Увидимся через полчаса.

«После того как Джейди Кунчай объявили мертвой, Даниэлю Джонсону досталось более двадцати пяти миллионов крон. Четыре из них он потратил на покупку квартиры. Шестьсот тысяч пошли на новый автомобиль, а поскольку его расходы наверняка превосходили официальный заработок за вычетом налогов, он, конечно, спустил еще пару миллионов за последние двенадцать лет», — прикинула Надя Хёгберг.

Оставалось почти двадцать миллионов, и сейчас ее интересовал вопрос, где находились эти деньги. У Нади уже имелись предположения относительно того, куда они делись. Но для проверки требовалось получить информацию о банковских счетах Даниэля Джонсона, а для этого ей была необходима помощь Лизы Ламм.

Кристин Олссон узнала в Каролинской больнице, когда Свена-Эрика Джонсона в первый раз прооперировали по поводу рака. Это произошло в среду 22 июня 2011 года, за двое суток до Янова дня. На следующий день Даниэль Джонсон пришел домой к своей сестре и забрал у нее ключи от лодки. Их он оставил в ее рабочем почтовом ящике после выходных.

«Самое раннее в понедельник 27 июня, — подумала Кристин Олссон. — Интересно, когда она умерла?»

«Вероятно, где-то между пятницей 24 июня и ночью воскресенья 26 июня», — написала она в имейле, который отправила своему шефу Аннике Карлссон.

Анника Карлссон прочитала послание Кристин сразу же. Одно соображение беспокоило ее. Ни Даниэль Джонсон, ни Джейди Кунчай, похоже, не относились к людям, которые захотели бы отпраздновать Янов день на борту старой парусной лодки, где им пришлось бы самим готовить еду и спать в тесных гамаках в духоте закрытой каюты. И уж тем более принимая в расчет погоду в Стокгольмском регионе в ту пору в 2011 году. А ее, как и положено настоящему полицейскому, Кристин описала в своем сообщении. В четверг почти весь день вплоть до позднего вечера шел дождь. Утром в Янов день немного прояснилось, а когда пришло время танцевать вокруг шеста, петь про лисицу на льду и прыгать в мешках с ложкой с картофелиной во рту, погода стала по-настоящему хорошей. Правда, к вечеру небо опять затянули тучи, а в субботу она постоянно менялась, дождь то прекращался на время, то начинался вновь. Только в воскресенье солнце показалось во всей красе, и к полудню температура поднялась до двадцати пяти градусов.

«Вряд ли кто-то захочет провести такие выходные на борту парусной лодки, — подумала Анника Карлссон. — Особенно если знаешь прогноз заранее».

А поскольку супруги Джонсон-Кунчай прекрасно представляли, чего им ждать от природы, и предъявляли гораздо более высокие требования к условиям жизни, их наверняка больше устроила бы романтичная и неприметная гостиница в сельской местности. Вкусный ужин, который приготовили бы и подали им другие. Хорошие вина на выбор и широкая кровать с глажеными простынями, чтобы провести в ней, возможно, не одну ночь. И все это в таком месте, где риск того, что кто-то узнает Даниэля Джонсона и его шесть с половиной лет назад умершую жену, сводился бы к минимуму.

«И кто же может подсказать мне, где находится такой райский уголок? — подумала Анника Карлссон. — Хаквин, и никто иной».

— Когда мы отчаливаем? — спросил он, как только понял, кто его беспокоит. — «Чио-Чио-Сан» стоит у причала в Юргордене, поэтому понадобится лишь час, чтобы мы смогли отправиться в плавание, если есть желание.

— Я звоню, поскольку хотела бы задать тебе несколько вопросов, касающихся моего расследования. Порой ты ведешь себя просто как ребенок, Хаквин. Надеюсь, ты понимаешь это, — чуть ли не перебила его Анника Карлссон.

«Зачем я это ляпнула?» — подумала она.

— Да, да, — ответил Хаквин. — Прошу прощения. Что ты хотела знать?

— Предположим, ты и кто-то, к кому ты питаешь симпатию, собирались провести Янов день на озере Меларен. Но погода ужасная. Дождь и тому подобное. И вы решаете высадиться на сушу. Отправиться в хорошее местечко, поужинать там в свое удовольствие и все такое.

— О каком ценовом классе мы говорим? — спросил Хаквин.

— Самом высоком, — ответила Анника Карлссон. — Деньги не проблема, и ты и твоя спутница привыкли к такой жизни. Одновременно вы не хотите, чтобы вас видели вместе. Поэтому речь идет в некотором роде о скромном заведении.

— Мы говорим о прогулке налево, значит, — констатировал Хаквин.

— Да, — подтвердила Анника Карлссон.

«С покойницей», — мысленно прибавила она.

— Откуда мы отправляемся?

— Из Стокгольма.

— Ну, об этом я догадался. Но где находится лодка, на которой мы собираемся отправиться в путь? Откуда мы отчалим?

— Около Хессельбю, у Ламбарфьердена. Вы отправляетесь утром в Янов день и рассчитываете пообедать в интересующем меня месте.

— Когда это происходит? — спросил Хаквин. — В каком году то есть?

— В Янов день 2011 года. Пять лет назад, — сообщила Анника Карлссон.

— Да, я знаю, где оказался бы, если бы речь шла не обо мне. Я же известная личность там, поскольку у моего семейства усадьба в Сталлархольмене.

— И где бы ты оказался, если бы речь шла не о тебе?

— В лучшем месте на всем озере Меларен в то время. В единственном вдобавок, если ты отправляешься от Хессельбю утром и хочешь пообедать вовремя. В Грипсхольмском трактире. Пятизвездочное заведение. Оно находится в Мариефреде. Лучшее, какое существовало в то время для стокгольмца, не испытывавшего недостатка в деньгах и пожелавшего гульнуть налево в Янов день.

— Спасибо, Хаквин, — сказала Анника Карлссон.

* * *

«„Чио-Чио-Сан“, — подумала она, как только положила трубку. — Так очевидно называется его лодка».

«Напоминает таиландское имя», — подумала она, открывая Гугл.

«Чио-Чио-Сан, — прочитала она. — В буквальном переводе с японского „мотылек“, главный женский персонаж оперы Джакомо Пуччини „Мадам Баттерфляй“».

«Понятно, — подумала Анника Карлссон. — Насколько глупы бывают люди. Хаквин ведь точно такой, как малыш Эдвин. Оба фанаты прогулок под парусом и страстные детективы-любители в одном лице, совершенно независимо от внешних различий, которые не имеют никакого отношения к внутренней сущности. И обоим нравлюсь я».