Но леди Маргарет не испугалась. Она сохраняла спокойствие. Уверенность в своих силах, воспитанная в ней с детства, научила ее держать себя в руках. Она прибегла к привычной фразе о девической свободе, которая для нее дороже всего. Что милее всего королеве, то мило и ей, заявила Маргарет, будто девственность была залогом лояльности. Потрясенный и удрученный, Джервас отправился проститься с ее отцом. Его светлость, только что открывший для себя Платона и поглощенный его учением о космосе, не был настроен на долгие проводы. Но Джервас счел своим долгом поведать графу, каких неестественных взглядов на жизнь придерживается его дочь. С неиссякаемым оптимизмом юности он, очевидно, полагал, что его светлость сможет добиться надлежащей перемены в настроениях дочери. Но его светлость, раздосадованный тем, что его оторвали от ученых занятий, хмуро уставился на него из-под кустистых бровей.

– Ну и что? Если она хочет умереть старой девой, какое вам до этого дело?

Если достопочтенного Кросби ранее потрясло отношение дочери к тому, что он считал самым важным в жизни, то отношение к данному предмету ее отца совсем доконало его. Он понял, что надо брать быка за рога. И он взял.

– Мне есть до этого дело, потому что я хочу на ней жениться.

Граф даже не моргнул и все так же пристально смотрел на Джерваса.

– А что хочет Маргарет?

– Я уже сказал вашей светлости, чего она хочет.

– Ну раз она придерживается подобных взглядов, то не понимаю, чего ради вы меня беспокоите.

Такие слова обескуражили бы любого, но не Джерваса Кросби. Он быстро пришел к выгодному для себя заключению. Подозреваю, что Киллигрю, проча его в юристы, полагался не только на обаятельную внешность и высокий рост. Пожалуй, в Джервасе погиб юрист, когда он решил посвятить себя морю.

– Ваша светлость хочет сказать, что вы считаете меня достойным руки вашей дочери, и если я смогу повлиять на перемену во взглядах Маргарет…

– Я хочу сказать, – прервал его граф, – если вы повлияете на перемену в ее взглядах, мы вернемся к этому разговору. В моих правилах решать только насущные проблемы. Я не люблю морочить себе голову возможностями, которые, скорее всего, так и не станут реальностями. Ваша жизнь только начинается, рекомендую и вам взять это себе за правило. Люди расходуют слишком много энергии в расчете на случай, который так и не приходит. Если вы запомните мои слова, то поймете, какой прощальный подарок я вам сделал. Надеюсь еще услышать о ваших успехах, сэр, – напутствовал влюбленного мизантроп.

Покидая Арвенак, Кросби не испытывал ликования, свойственного молодым людям, решившим покорить мир. Он оставлял на произвол судьбы слишком многое, что было дорого его сердцу. К тому же в глубине души он сознавал, что и граф не слишком его обнадежил. Но юность верит в исполнение желаний. Джервас снова поверил в себя и свою счастливую звезду, и прежняя радость жизни вернулась к нему задолго до того, как они приехали в Лондон. Дороги скорее препятствовали, нежели способствовали путешествию, и сэр Джон Киллигрю со своим молодым кузеном прибыли в Лондон ровно через неделю. Тут уж они не теряли времени даром. Сэр Джон был важной, весьма влиятельной на западе персоной, и потому его хорошо принимали при дворе. Более того, его связывала дружба с адмиралом Говардом Эффингемом. К нему-то он и повез своего кузена. Адмирал встретил их очень дружелюбно. Новобранцы в такое время, да еще из хороших семей, встречали на флоте самый радушный прием. Трудно было лишь сразу подыскать хорошее место для молодого Кросби. Адмирал отвез его в Дептфорд и представил управляющему верфями ее величества, бывалому работорговцу и отважному морскому волку сэру Джону Хокинсу. Сэр Джон побеседовал с ним, и ему понравился рослый парень с решительным лицом и ясными голубыми глазами. «Если он так жаждет приключений, – подумал сэр Джон, – я помогу ему». И он вручил Джервасу рекомендательное письмо к своему молодому родственнику сэру Фрэнсису Дрейку, который собирался вскоре выйти из плимутской гавани в море. С какой целью он отправляется в плавание, сэр Джон не знал, а скорей всего, не хотел знать.

И снова в сопровождении Киллигрю Джервас отправился на запад. В Плимуте они разыскали сэра Фрэнсиса. Тот внимательно прочел хвалебное письмо Хокинса, еще внимательнее оглядел стоявшего перед ним высокого парня и, несомненно, учел тот факт, что он состоит в родстве с сэром Джоном Киллигрю, весьма влиятельной персоной в Корнуолле. Молодой Кросби произвел на него впечатление умного, энергичного парня, с достаточными познаниями в морском деле, чтобы управиться с оснасткой парусного судна, к тому же с переполнявшим его праведным негодованием по поводу враждебных действий Испании.

Дрейк предложил ему работу, не уточняя, чем конкретно ему предстоит заняться. К отплытию готовился флот из двадцати пяти каперов[48]. Они действовали не по королевскому указу и в будущем, не имея каперного свидетельства, могли оказаться брошенными на произвол судьбы. Это было опасное, но праведное дело. Джервас принял предложение, не выясняя подробностей; распрощался с сэром Киллигрю и взошел на борт корабля самого Дрейка. Это произошло 10 сентября. На четвертое утро на грот-марсе корабля Дрейка был поднят сигнал: «Отдать якоря, выходить в море».

И хоть никто, включая самого Дрейка, не знал наверняка, с какой целью он вышел в море, вся кипевшая негодованием Англия догадывалась, что побудило его к этому, чем бы ни закончился поход. Надо было отомстить за страшное зло и сделать это руками торговой вольницы, ибо руки правительства были связаны по разным политическим соображениям.

Год на севере Испании выдался неурожайным, и там был голод. Несмотря на скрытую враждебность в отношениях между Испанией и Англией, несмотря на происки Филиппа II, подстрекаемого папой, желающим мирской рукой задушить отлученную от церкви еретичку, занявшую английский трон, официально между двумя странами был мир. В Англии зерна было с избытком, и она охотно продала бы хлеб голодающим. Но после недавнего варварского обращения святой инквизиции с английскими моряками, захваченными в испанских портах, ни одно торговое судно не отважилось бы зайти в испанские воды, не имея гарантий безопасности. В конце концов гарантии были получены в форме особого указа короля Филиппа, обеспечивающего неприкосновенность командам судов, прибывших в Испанию с зерном.

Но когда в северные гавани Ла-Корунью, Бильбао и Сантандер вошли корабли английского торгового флота, их захватили, несмотря на королевские гарантии безопасности, груз конфисковали, а команды отправили в тюрьму. Предлогом послужила поддержка Англией восставшей против испанского владычества Фландрии.

Дипломатические меры были безрезультатны. Король Филипп снял с себя ответственность за судьбу английских моряков, заявив, что они как еретики находятся в руках святой инквизиции.