мерещится пепелище Филадельфии, однако запах исходил от обгорелого пятна на стене, а рука Вульфа как раз оказалась у разлома, и он собирался оттолкнуться. Его руки сжимались в кулаки для удара, и он уже пытался вывернуться и высвободиться.

Джесс выдержал удар, который Вульф нанес ему по голове. Это заставило Джесса пошатнуться, однако он не позволил себе остановиться. Он больно ударил профессора правой рукой по горлу и снова прижал к стене.

Левой же рукой Джесс прицепил телепортационную скрепку к вороту Вульфа, и в самое последнее мгновение, когда их глаза встретились, он увидел в глазах мужчины гробовое отчаяние, а также что-то еще. Смирение. Вульф в этот самый момент смирился с тем, что конец настал. «Простите», – хотел сказать Джесс, но Брендан не сказал бы.

Брендан бы ни о чем не сожалел.

К ним несся Санти, Джесс чувствовал это, точно жар за миг до вспышки огня, и понимал, что у него больше нет времени. Всего две секунды прошло с тех пор, как он бросился в атаку, однако это все, что у него могло быть.

Джесс нажал на телепортационную скрепку и почувствовал, как его покинула часть энергии, перекочевавшая в скрепку. Вульф открыл рот и вскрикнул от отчаяния и боли, когда алхимические энергии, содержащиеся в скрепке, вцепились в него и вырвали из мира, утащив в другое место на другом конце земли.

В Александрию.

Послышался новый крик, прямо рядом с Джессом, да такой громкий, что оглушил его, однако это был не крик боли. Это был вопль гнева, чистого, неподдельного гнева, и Джесс нырнул в сторону, уворачиваясь с пути в тот самый миг, когда Санти к нему потянулся.

Вульфа не было. Его больше не было. И Санти был готов оторвать Джессу за это голову.

Джесс увернулся и перекатился по столу на козлах, и в этот момент увидел калейдоскоп вихря борьбы: Дарио оказался на полу, он кричал проклятия на испанском, пока на нем смыкались оковы. Халила Сеиф вооружилась железным прутом, который вытащила из кузнечной печи рядом, размахивая им и уворачиваясь от охранников, которые ее обступали. Она сделала выпад и пырнула одного в сердце, но прут угодил мужчине в ребра, а когда он упал, то Халила оказалась безоружна.

Она что-то закричала на арабском и все равно бросилась на своих противников в прекрасном, непокорном и грациозном вихре шелка и силы.

Ей некуда было бежать, однако она не сдавалась, и Джесс восхищался ею за это.

Джесс скатился со стола, опустился на ноги и схватил Морган за горло. Он попятился в угол, используя ее в качестве щита от Санти – Санти, отличного от того, которого он когда-либо видел прежде, дикого тигра, который замедлил свою прыть лишь в последнее мгновение, когда осознал, что ему придется пройти через Морган, чтобы достать своего врага.

– In bocca al lupo, – прошептал Джесс Морган на ухо и прижал к ее уху губы, всего на миг. А потом прицепил вторую скрепку на ворот ее платья и тоже активировал. У нее не было времени ответить Джессу, если она вообще собиралась это сделать. «Убей волка, Морган. Убей его ради меня».

Когда ее тело растворилось в болезненном вихре, Джесс напрягся и со всей силы кинулся вперед. Он ударил капитана обеими ногами в грудь, отчего тот полетел назад, прямо в руки двух охранников, и до того, как Санти успел вырваться, его швырнули на стол, заковав в цепи.

Джесс стоял, тяжело дыша, давясь мыслью о том, что натворил. Халила все еще была на свободе. Она уже убила двоих мужчин, но пока Джесс наблюдал за ней, он увидел, как один громила скользнул ей за спину и поймал, а потом зажал; с ней тоже разделались. Дарио умолял ее сдаться, перестать сражаться. Он почти что рыдал.

«Где Томас?» Джессу казалось, его вот-вот вырвет, ему внезапно хотелось разрыдаться и закричать, но он не мог позволить себе ничего из этого.

Потому что теперь в мастерскую вошел его отец, быстро и эффективно огляделся, пересчитав потери и победы.

Его взгляд остановился на Джессе – нет, на Брендане. Увидел кровь у него на лице. Однако Джесс знал, что отец ничего об этом не скажет.

Так и вышло. Тот спросил:

– Отправил их?

– Отослал, – сказал Джесс. Ответил коротко, потому что боялся, что иначе может сказать лишнего. – Где Томас?

В этот самый момент стена за спиной Джесса, треснувшая стена, внезапно развалилась на части, и Джесс повалился назад, оказавшись в хватке двух огромных, цепких рук, которые сомкнулись вокруг его горла и больно поволокли по обломкам стены.

Томас. О Боже, это был Томас.

Его друг был весь в крови, но по-прежнему на ногах. Вокруг него оказались четверо стражников, однако Томас раскидал их, как малых детишек, сфокусировав все свое внимание на Брайтвелле-младшем, которого он держал.

Которого он дернул, подняв в воздух, и, замерев, позволил ногам своего врага болтаться в воздухе, а глотке задыхаться.

Джесс вспомнил Уиллингера Бека в Филадельфии, вспомнил, как Томас отмахнулся от своего жестокого поступка. «Если бы я не сыграл роль немецкого берсеркера…» Однако на этот раз Томас не играл. В его больших голубых глазах не было ничего, кроме пылающего гнева. Красные сосуды полопались вокруг зрачков, и Джесс понимал, что причина, по которой он до сих пор жив, единственная причина, заключалась в том, что Томас видел трех своих друзей в оковах. Дарио. Халилу. Санти.

Томас обнажил зубы. Джесс никогда не задумывался о том, какие эти зубы большие. Какие ровные и белые, и просто ужасные в сочетании с нечеловеческим гневом, пылающим вокруг них.

– Отпустите их! – зарычал Томас. Его немецкий товарищ редко вообще кричал, а таким громким его голос Джесс вообще никогда не слышал. – Иначе этот умрет!

– Назад! – услышал Джесс голос своего отца, однако слышать его теперь было трудно. После оглушающего рева Томаса и его злых глаз все остальное казалось теперь малозначительным. Джесс дрался, чувствовал, что его руки дергают Томаса за пальцы, пытаясь разжать их.

Но ничего не выходило. Томас собирался его убить, а остальные собирались убить Томаса, потому что Каллум скорее согласится потерять ценного заложника, чем своего младшего сына. Кроме того, Томас уже ведь построил свой печатный станок. Составил чертежи и схемы. По расчетам Каллума Брайтвелла, ценность Томаса уже стала куда ниже ценности Брендана.

Была всего одна-единственная возможность, и мысли у Джесса путались, так что он с трудом мог это осознать. Он перестал сопротивляться, сунул правую руку в