США немедленно подхватили лозунг о необходимости применения в ГДР советской политики гласности и перестройки, так как видели в этом верное средство ослабления Восточной Германии. Госсекретарь Бейкер заявил в Нью-Йорке, что пришло время для гласности и перестройки в Восточной Германии.[457] Однако Бейкер говорил не о воссоединении Германии, а о «примирении» двух немецких государств на основе принципа самоопределения. Американцы опять смягчили тон, чтобы укрепить позиции Горбачева. И они не ошиблись. 25 октября 1989 года Горбачев заявил в Хельсинки, что СССР не будет вмешиваться в политику восточноевропейских стран. Бейкер воспринял это как «ясный зеленый свет» для активного наступления Запада в германском вопросе.[458]

3 ноября 1989 года Кренц объявил, что граждане ГДР могут выезжать в ФРГ через ЧССР и Венгрию без всяких формальностей, призвав одновременно восточных немцев оставаться в стране. Однако до 9 ноября 1989 года ГДР покинули примерно 40 тысяч человек.[459]

9 ноября 1989 года неожиданно для всего мира и самого руководства ГДР член политбюро ЦК СЕПГ Шабовски заявил на пресс-конференции, что граждане ГДР могут переходить в Западный Берлин без всяких формальностей. Вообще ГДР планировала ввести новые облегченные правила выезда из страны 10 ноября, но Шабовски почему-то сказал, что они вступают в силу немедленно. В этот же день толпа начала разрушать стену в Берлине. Кренц описал это так: «В течение короткого времени случается то, чего никто не ожидал. Жители Берлина отправляются к стене. На автобанах нарастает поток машин в западном направлении».[460] Ошеломленная народная полиция ГДР, не получившая никаких указаний относительно правил выезда, бессильно смотрела на то, как пограничный режим был ликвидирован явочным порядком.

Только 9-13 ноября 1989 года ФРГ и Западный Берлин посетили около трех миллионов граждан ГДР (из 16 миллионов населения). Восточных немцев приманивали тем, что давали каждому, кто посетил ФРГ впервые, так называемые «приветственные деньги» (Begrussungsgeld) в размере 100 марок ФРГ.

Бейкер вспоминал, что им «как американским государственным деятелем» овладело странное чувство — новость о падении стены была слишком неожиданной и слишком хорошей, чтобы в нее поверить. Американцы боялись, что в Германии развиваются неконтролируемые процессы. Именно поэтому в телефонном разговоре с министром иностранных дел ФРГ Геншером сразу после падения стены Бейкер подчеркнул, что от свободы передвижения до воссоединения Германии — длинный путь. Геншер заверил американцев, что единая Германия в любом случае будет членом НАТО.[461]

Во время телефонного разговора Бейкера и Геншера было принято судьбоносное решение — вопросом объединения Германии должны заниматься, прежде всего, сами немцы, а не четыре державы-победительницы (США, СССР, Великобритания и Франция» как это предписывало Потсдамское соглашение четырех держав 1945 года. Однако Бейкер и Буш прекрасно сознавали, что с такой формулой не согласится не только СССР, но и Великобритания[462] и Франция, а также соседи Германии на востоке — Чехословакия и Польша. Первые две страны вообще хотели отложить объединение Германии на неопределенный срок, так как опасались появления немецкого гиганта в Европе, который стал бы ключевым членом НАТО. СССР, Польша и Чехословакия, естественно, хотели, чтобы Германия гарантировала их послевоенные границы. Москва к тому же, как предполагали в Вашингтоне, будет решительно возражать против членства объединенной Германии в НАТО. Ведь именно в ответ на вступление «малой» ФРГ в НАТО в мае 1955 года был создан оборонительный военный союз социалистических стран — Варшавский договор.

На следующий день после падения стены Тэтчер позвонила Колю и предупредила, что для Великобритании главным является не объединение Германии, а создание в ГДР демократического правительства.

Американцы между тем укрепились в своих подозрениях относительно позиции Москвы, когда Буш 12 ноября 1989 года получил письмо от Горбачева, в котором советский лидер выражал обеспокоенность «хаосом» в ГДР (такие опасения были и у госсекретаря Бейкера) и критиковал «политический экстремизм» Западной Германии в вопросе об объединении. Американцы успокоили советского лидера тем, что заявили о поддержке процесса перестройки.

13 ноября 1989 года на ужине с участием президента США Буша, госсекретаря Бейкера, секретаря Совета национальной безопасности (СНБ) Скоукрофта и Киссинджера было констатировано, что объединение Германии «неизбежно». Однако Буш сказал, что предпочитает видеть этот процесс в форме «осторожной эволюции».

И США, и СССР готовились к запланированной ранее встрече в верхах на Мальте, где первоначально вообще не предполагалось обсуждать германский вопрос. Американцы и после падения стены хотели придерживаться прежней линии. Им удалось побудить Горбачева публично согласиться на формулу: «Мальта — это не вторая Ялта». То есть, СССР и США больше не будут обсуждать ситуацию в Европе (а именно в Германии) без участия самих европейцев.[463] Это успокоило канцлера ФРГ Коля, который боялся, что СССР и США решат снять вопрос германского объединения с повестки дня (именно этого добивались Лондон и Париж).

И все же Коль настолько не доверял своим союзникам по НАТО, что без всяких консультаций с ними (в том числе и с США) 28 ноября 1989 года неожиданно для всего мира выступил в бундестаге с планом из 10 пунктов, предлагавшим создание конфедерации ГДР и ФРГ. В этот же день американцы получили послание Кренца, в котором тот заверял в своей решимости продолжать реформы в ГДР, но исходил из необходимости существования двух германских государств, как краеугольного камня системы безопасности в Европе.[464] Кренц не возражал против конфедерации, но весьма логично считал предпосылкой для нее роспуск НАТО и ОВД — было бы странно, если бы члены конфедерации находились в противоположных военных союзах. Сходное послание Кренц направил Горбачеву. Американцы поняли этот как позицию, которую СССР и ГДР не намерены уступать во время встречи на Мальте.