Телефон мой работает столь прихотливо, что, быть может, детские писатели и впрямь пытались, но не могли дозвониться. Уже многие годы оба мои телефона – городской и дачный – приобрели способность самовыключаться и самовключаться. Не работает, потом начинает работать. Через два месяца после того, как детские писатели накануне 14 декабря 1973 года тщетно пытались с помощью телефона пригласить меня на свое заседание, – через два месяца, то есть 12 февраля 1974 года, между пятью и шестью часами, когда уводили в неизвестность А. Солженицына, – мой телефон очередной раз самовыключился. Я ни о чем не подозревала, мне надо было позвонить приятельнице, но, сколько бы я ни поднимала трубку, – бездна молчания. Ни гудков, ни писка. Через час телефон самовключился; Солженицын был уже арестован на квартире жены (улица Горького, 12); военная операция: восемь человек вооруженных милиционеров, а за ними сухопутная армия, морской и воздушный флот Советского Союза – все против одного человека, вооруженного одним лишь оружием: словом… военная операция была благополучно завершена, и заголосили телефоны по всей Москве, как колокола, возвещая несчастье.

Меня по самовключившемуся телефону известил друг. Я отправилась знакомой дорогой, дворами, с улицы Горького, 6, на улицу Горького, 12.

Лагерь? Расстрел? Высылка за границу?

Но день этот был еще впереди.

А сейчас Стрехнин любезно протянул мне протокол заседания бюро Детской секции от 14 декабря 1973 года. Я глянула – третий или даже четвертый экземпляр машинописи, недоступный моему зрению даже сквозь линзу. Стрехнин предложил огласить. Я поблагодарила. Начала конспективно записывать то, что слушала: выступления «детских писателей». Но тут вошел, представился и сел неподалеку от меня А. Медников. Стрехнин начал снова. Мне казалось, будто Медников все время крутил вокруг пальца какой-то ключ на веревочке. Может быть, мне это только казалось.

Стрехнин:

«Протокол заседания бюро Детской секции 14 декабря 1973 года. Присутствовали тт. Юрий Яковлев, А. Аренштейн, А. Медников, Андрей Некрасов, И. Токмакова, Николай Богданов и др.

Сообщение сделал Юрий Яковлев:

Лидия Чуковская пользовалась всеми благами, предоставленными ей государством. И в то же время порочит Советское государство. Она уже давно обязана была сама положить билет. Мы у нас в секции не видели ее лет двадцать.

Я (перебивая): Все граждане Советского Союза пользуются всеми благами государства, а не я одна. Вот вы, например, товарищи, получаете зарплату от государства, а также и гонорары. И вы, и Юрий Яковлев.

Стрехнин продолжает читать:

Воскресенская: Я много лет назад слушала выступление Лидии Чуковской. Она говорила, что надо заботиться не о пионерском знамени, а чтобы мальчики хорошо обращались с девочками.

Я: Я такого своего выступления не помню. Но я и сейчас думаю, что мальчики должны хорошо обращаться с девочками.

Стрехнин читает:

В.Медведев: У нас есть такие люди, которые любят играть на публику. Смелость на заграницу. С ними надо бороться.

Стрехнин продолжает читать:

В.Морозова: Необходимо отделить Корнея Чуковского и Николая Чуковского от Лидии Чуковской. Чтобы ее тень не падала на них. Ее выступление глупо и чудовищно.

А.Аренштейн: Эта дама для нас чужой человек Она все получает от государства, а сама ничего не делает.

Андрей Некрасов: Член Союза писателей обязан участвовать в строительстве коммунизма. Я читал заявление Лидии Чуковской и возмущен. Я ставлю вопрос об исключении ее из Союза.

И.Стрелкова: Еще в 1969 году покойный Аркадий Васильев ставил вопрос об исключении Лидии Чуковской из Союза. Но тогда у нее умер отец, и это заставило нас оказать ей снисхождение.

(«Да, уж чем-чем, а снисходительностью Васильев не отличался», – подумала я.)

Стрехнин читает:

А.Кикнадзе: Она пишет для того, чтобы привлечь внимание к себе. Но это никому не интересно ни у нас, ни за границей. Она хочет опорочить и советскую интеллигенцию, и советский рабочий класс.

Николай Богданов: Она пользуется именем отца и брата. А с отцом у нее были когда-то неприятности, потому что у нее тяжелый характер. Таким, как она, не место в Союзе.

Я (Стрехнину): Как же вы, Юрий Федорович, принимаете подобные протоколы и допускаете подобные собрания? Ведь это не обсуждение моей статьи, а обсуждение моих семейных дел! Как они смеют обсуждать мои отношения с отцом! У меня около трехсот писем моего отца – ими займутся историки литературы, а не Николай Богданов. Что это за уровень разговора в Союзе писателей – об отце, брате? А если я выйду на трибуну и буду обсуждать, как относится т. Иванов к своей жене?

Стрехнин: Почему вы предъявляете свои претензии нам? Ведь я вам читаю не свои слова, а протокол заседания секции. Выступления товарищей.

Я: А почему меня не пригласили на заседание секции и все это было без меня?

Стрехнин: Это действительно нехорошо. Но они не могли вам дозвониться…

Стрехнин продолжает читать. Читает, что сказала И. Токмакова.

И.Токмакова: Выступление Лидии Чуковской предательское. Она позорит звание писателя. Ей не место в Союзе.

Н. Дурова: Со мной был такой случай: кто-то из артистического мира предложил мне подписаться под письмом Лидии Чуковской в защиту Солженицына. Но я отказалась, хотя было уже много подписей.

Я: Это ложь. Никаких подписей, кроме моей, под письмом в защиту Солженицына не было, и я их не собирала. Я написала статью в «Литературную газету» сама, одна: сама подписала и сама отправила[42].

Стрехнин: Но она и не говорит, что вы предлагали ей подписываться. Мог предлагать кто-нибудь другой.

Стрехнин продолжает читать, что говорила Н. Дурова:

Н.Дурова: Я недавно была в Лейпциге. Там министр культуры ГДР назвал Лидию Чуковскую импресарио по клевете и фальсификации. Это правильно.

Я: Какой у них интеллигентный министр культуры! Слово «импресарио» знает.

Н. Дурова: Предлагаю лишить Лидию Чуковскую наследства. В той же семье растет великолепно подготовленная смена. На телевидении работает Дмитрий Николаевич Чуковский. На студии научно-популярных фильмов – Евгений Борисович Чуковский. И не хотелось бы, чтобы тень клеветнических выступлений их родственницы падала на эти имена.

Я: Отец мой не считал, что я бросаю тень на его имя. Если же мои родные стыдятся меня – у них есть отличный выход переменить фамилию. Я свою не отдам… И почему Дурова говорит только о Дмитрии Николаевиче и Евгении Борисовиче? У моего отца не двое, а пятеро внуков; среди них даже один доктор наук, который тоже великолепно работает. И много симпатичных правнуков. И замечательные невестки.