бы финансировать российскую оппозицию, признается Ходорковский: «Я лучше, чем оппозиция, понимаю, как опасно было бы это для нее самой». Сегодня критики Кремля могут в любой момент попасть за решетку. Так что, воздерживаясь от своего участия в политике, он будет поддерживать политических заключенных.

О своих страданиях за решеткой Ходорковский широко не распространяется. Судя по всему, он не хочет вызывать по отношению к себе сочувствия. Кремль не уставал повторять, что с ним обращались, как и с остальными заключенными, — но это не совсем так. «Камеры видеонаблюдения были у меня над кроватью, над моим местом работы, над моим стулом в столовой, — без обиняков рассказывает он. — Когда я говорил со своим адвокатом, это всегда фиксировалось на камеру, а на столе стоял телефон со встроенным микрофоном». Заключение он рассматривал как вызов судьбы: «Я сказал себе: я в тюрьме, это тяжело, но у меня все же остается какая-то толика возможностей. Я по натуре вообще оптимист и не позволил себе сломаться. Были депрессивные дни, но они благополучно прошли».

Исправительные лагеря в России уже не напоминают ГУЛАГ, — говорит он спокойно: «Холода, голода и тому подобного больше нет». Есть издевательства, давление, несвежая еда и холодные бараки — вот и все. И опять улыбается: «Зато сразу после ареста я бросил курить, я сказал себе: коль уж они меня хотят спровадить на тот свет, то, по крайней мере, — без моей помощи». В тюрьме он понял, что все зависит прежде всего от самого человека. Он страдал, наблюдая по телевизору в камере, как разрушали его концерн «ЮКОС», как мучились его сотрудники и как много их попало в жернова юстиции. Он упрямо не хотел признавать себя виновным, в том числе ради своих бывших сотрудников, хотя это с большой долей вероятности позволило бы ему выйти на свободу раньше: «Весь процесс был настолько абсурдным, что от документов он практически не зависел. Но он усложнил жизнь моим подчиненным. Даже с теми, кто за границей, российское правительство поступает, как хочет».

Обстоятельства его освобождения были зловещими. В ноябре он узнал, что президент Путин, при посредничестве Геншера, вроде бы готов принять от него прошение о помиловании без явного признания себя виновным. Он лишь должен был гарантировать, что не станет требовать обратно свою долю в «ЮКОСе». В следующую пятницу, в два часа ночи, его неожиданно разбудил начальник тюрьмы: «Домой поедешь!» И только в пути он узнал, что его везут в Германию: «Никакой альтернативы мне не предлагали».

Он уже знал, что его мать из больницы в Берлине должна была улететь обратно в Москву. «Но меня все-таки посадили в самолет, в лучших традициях семидесятых, — смеется он, — и ждали, пока не закроется дверь».

Вдруг свет в помещении гаснет. Некоторых это напугало, Ходорковский же, не меняясь в лице, продолжает очень сосредоточенно отвечать на вопрос, благодарен ли он Путину за освобождение: «Все решения в то время принимал исключительно Путин. Мне трудно выразить ему благодарность». Он поигрывает руками, скрестив пальцы, его глаза блестят — на какой-то момент он опять превращается в бывшего Ходорковского, собранного, подтянутого бизнесмена. «Я долго думал, как бы это сформулировать… — тут он делает короткую паузу. — Я рад, что он принял такое решение».

«Проблема России не только в Путине, — говорит он задумчиво, — но еще в том, что русские в своем большинстве не понимают, что за свою судьбу они должны сами нести ответственность. Они охотно перекладывают это бремя на других: сегодня — на Путина, завтра — на кого-нибудь другого. Нельзя поверять свои судьбы кому-то другому, будь то конкретный человек, какая-то структура, партия, парламент». Оппозиция слаба, но она намного сильнее, чем пять лет назад: «Тенденция просматривается, но уровень слишком низок». Конкретных планов на будущее у бывшего миллиардера пока нет. «До самого последнего момента я запрещал себе думать о том, что буду делать на свободе. Ситуация в любой момент могла измениться, я должен был сохранять душевное равновесие». Перед тем как решить, где ему жить, он сначала хочет дождаться свидания с женой, которая все еще находится в Москве.

Во всяком случае, обратно в Россию путь ему заказан, даже если путинский представитель станет утверждать обратное, полагает Ходорковский: «Гражданский иск в отношении меня до сих пор не отменен. Я бы не хотел, вернувшись в Россию, жить в опасении, что больше не смогу выехать за границу. Только когда Верховный Суд отзовет иск, это станет сигналом для меня, что я снова могу въехать».

Неожиданно включается телевизор на полную громкость. Кто-то в комнате вздрагивает, Ходорковский же — будто не слышал звука. Поворотным пунктом в российской истории его освобождение не станет, полагает экс-олигарх: «Путин должен всерьез озаботиться имиджем России. За глубокие реформы в этом направлении пойдет жестокая борьба. Не случайно среди причин моего освобождения Олимпиада в Сочи, а также российское председательство в "Большой восьмерке"».

В следующий момент рассказа Ходорковского наступает внутреннее смятение. До сих пор считалось общеизвестным, что миллиардер «неудачно пошутил» с Путиным, когда летом 2003 года, за несколько месяцев до своего задержания, на встрече с руководителями сельского хозяйства заговорил с президентом при работающих телекамерах о распространении коррупции в государственных концернах. Сделав столь далекоидущее заявление, Ходорковский тем самым «перегнул палку» и сам вызвал огонь на себя. Только теперь, в далеком Берлине, спустя десять лет, экс-олигарх изложил совершенно другую версию. Люди из окружения Путина еще перед встречей настойчиво просили его начать разговор на щекотливую тему. Он сам никогда бы к этому не пришел, потому что знал, разумеется, что подобная критика рискованна для него и его фирмы. Сразу после начала встречи он еще раз уточнил у лица, приближенного к Путину, должен ли он эти критические слова произнести при работающих телекамерах или все-таки лучше это сделать на закрытой части встречи. Его снова заверили, что все договорено и он должен выступить перед камерами. Если то, что говорит Ходорковский, соответствует истине, возможны только два варианта. Либо приближенные Путина неправильно оценили ситуацию, либо они подстроили олигарху ловушку и пустили его бежать на подставленный нож. Если учесть, что один из ближайших приспешников Путина, Игорь Сечин, позднее стал главным контролером концерна «Роснефть», а значит, ему было очень выгодно закрытие «ЮКОСа», то второй вариант выглядит очень естественно.

Под конец встречи в Берлине Ходорковский лишь с большим трудом мог проложить себе дорогу к выходу. Он терпеливо раздавал автографы. На пресс-конференцию, которая прошла вскоре, приехало так много фотографов, что началась неразбериха и прошло несколько минут, прежде чем