Санкт-Петербург.

Да, это не наш мир.

Да, были знакомые вещи – Казанский собор, Ростральные колонные, но были и незнакомые, типа взлетающего в небо кургузого самолета, похожего на «Буран», или стеклянного небоскреба, с огромной пятиконечной звездой на шпиле. К тому же когда он присмотрелся к знакомым вещам, в глаза бросались различия.

Зимний дворец невнятно песчаного цвета. Вместо Александровской колонны – памятник незнакомцу. Поначалу Димка даже принял его за памятник советскому воину из Трептов-парка. Незнакомец тоже стоял закутанный в плащ и с огромным мечом. Разве что вместо девочки у него были эполеты, а меч разрубал пополам какого-то мерзкого на вид двуглавого орла.

Камера пролетела над небесно-голубой Невой. Мосты, кстати, были не там и не такие. Не было «Авроры», по воде скользили белые кораблики, то ли прогулочные, то ли местные богатеи развлекались.

Сделав крутой разворот (мелькнул шпиль Петропавловки), камера подлетела к Сенатской площади, к памятнику Петру Первому. Постамент был, тот, что вытесан из Гром-камня. А вот Петра не было.

Вместо Медного всадника на постаменте стояли пять человек. В военной форме, с эполетами, они, казалось, грудью встречают летящие в них пули. На несколько секунд камера показала крупно их лица.

Незнакомые, разве что тот, который стоял первым. Хотя навряд ли это Лермонтов, скорее, просто похож… Судя по всему, это те самые отцы-основатели, о которых упоминал зомбик. Кстати, во время ролика звучала только музыка и никаких пояснений, которые, видимо, должен давать тот, кто показывает его.

Тем временем камера понеслась по улицами. Нет, фильм снимал отменный специалист. Яркие блестящие автомобили на улицах не мчались, толкаясь и суетясь, а, казалось, танцевали под тихую музыку. Пошли кадры с людьми крупным планом.

Мужчины, женщины, дети, одетые в яркие одежды, смеющиеся, в самых различных ситуациях.

Вот женщина в ювелирном магазине покупает украшения, камера скользит по радужно блестящим витринам.

Мужчина в строгом серьезном костюме смотрит на часы и садится в машину.

Семья – папа, мама и девочка лет трех пьют лимонад за столиками в кафе.

В роскошном ресторане с бокалом вина сидят две девушки.

Девочки и мальчики в белых рубашках старательно пишут за партами в школе.

В уютной квартире немолодые, но симпатичные муж и жена смотрят телевизор.

С радостными неслышимыми возгласами выпрыгивают из самолета юные парашютисты.

Мужчина в просторном кабинете работает на огромном ноутбуке.

Картинки счастливой жизни в незнакомой России мелькали одна за другой. Казалось, сердце начало биться в ритме смены картинок.

Бам!

Вздрогнули все, даже господин Шарль.

Черный экран упал, как нож гильотины, на полуфразе оборвав музыку, под которую играли дети в парке.

Зазвучала другая музыка. Тревожная, пугающая.

Экран заливал красный свет.

Добрая сказка кончилась. Началась другая. Страшная.

Четкое, но черно-серое изображение. С трибуны размахивает руками, что-то неслышно выкрикивая, неприметный человек. Появляется картинка – портрет гражданина Робеспьера. Для тех, кто его не узнал: внизу, под картинкой, – подпись. Маленькими буквами, по-русски.

Беснующаяся толпа, топчущая людей. Гильотина, нож опускается безостановочно. Отрубленные головы падают в корзину, висят, капая ярко-красной кровью в руках палача, катятся по мостовой…

Съемки явно постановочные, но отсняты так натурально, что Флоранс не выдерживает и отворачивается.

Вот два здоровяка тащат к гильотине извивающегося Робеспьера. Удар ножа…

Снова резкий звук. Смена картинки.

Поле. Прямо на зрителя надвигается масса солдат. Сомкнутые ряды, ощетинившиеся штыками, они все ближе, ближе, ближе… Залп!

Флоранс, которая выбрала момент, чтобы взглянуть на экран, взвизгнула и спряталась обратно в одеяло, как в кокон. Один из черных эльфов, Роберт, уронил на пол полуразобранный автомат, по полу покатились детали. Господин Шарль медленно выдохнул сигарный дым.

На экране двигалась солдатская масса. Под ноги падали люди. Солдаты во французской форме времен 1812 года шли и шли вперед. Карлик на коне размахивал саблей. Наполеон. Под портретом не было подписи, но, чтобы не узнать товарища Бонапарта, нужно быть совсем уже недоучкой.

Солдаты врываются в мирный город, стреляют в редких прохожих на улицах, забрасывают факелы в окна домов. Панорама горящей Москвы.

Вылетающая на огромное поле конница на белых конях. Солдаты бегут, спотыкаясь и воздевая руки к небу.

Наполеона в кандалах грузят на корабль. Следующая картинка – сморщенный, с мешками под глазами, Бонапарт трясущейся рукой тянется к бокалу и падает на бок, хрипя.

Резкий звук.

Дальше пошли незнакомые Димке злодеи мировой истории.

Товарищ в военной форме и с бородой оказался генералом Сомовым, известным, судя по видеоряду, карательными акциями. Горящие дома, виселицы, расстрелы… Антураж конца девятнадцатого века, если смотреть на форму солдат, винтовки, пушки.

Усатый товарищ не походил ни на Сталина, ни на Гитлера, а больше всего напоминал Димке типового диктатора банановых республик. На нем, кстати, был не городской камзол, как описал одежду зомбик, а военный мундир темно-зеленого цвета. Еще на усатом товарище были темные очки, шитая золотом фуражка, сигара в зубах и ослепительно-белая улыбка. Улыбка, с которой он, судя по всему, расстреливал и загонял в концлагеря. Особенно вызывали настороженность концлагеря, так как они находились в неких заснеженно-лесных краях. Но не в России: мелькнувшие надписи были на английском.

Высокий худой человек в костюме с галстуком, если прикинуть, действовал не в середине двадцатого века, как усатый диктатор, а ближе к семидесятым годам. По крайней мере, он выступал по телевизору. На его совести были кроме обязательных расстрелов также и опыты с людьми в лабораториях, где жертвы превращались неизвестно во что. Судя по всему, на них испытывали все оружие, которое только приходило в больную голову экспериментаторов.

Медленное затемнение. Медленная музыка. Пошли виды природы. Димка внезапно осознал, что он вцепился в край стола, а сердце колотится так, что чуть не выпрыгивает из груди. Как же это все должно действовать на неподготовленных местных…

Неподготовленные местные в лице Флоранс выглянули из-под одеяла. Непробиваемый господин Шарль преспокойно курил сигару.

Если верить зомбику, виды принадлежали одной стране, а не всему миру. Однако…

Поля золотистой пшеницы от горизонта до горизонта – похоже на Россию. Бескрайняя тайга – тоже. Тундра – согласен. Пустыни с чахлыми кустиками и меланхоличными верблюдами – более-менее. Ярко-желтые мандарины среди изумрудной листвы – ладно, сойдет.