— Да, милый, это я, вернее то, что от меня осталось.

— А где этот мерзкий тип, старший лейтенант, он ушел?

— Да, он только сделал свою работу, привез тебя ко мне. Не бойся ничего, все хорошо, я вымою тебя и уложу в кроватку, ты выспишься.

— Скажи мне, я в раю?

— Ты в Ясенево, в нашей квартире. Потерпи, тебе все объяснят вечером. Не думай ни о чем, все образумится. Тебе нужен покой.

Она обняла меня… и вдруг превратилась во вторую жену, тоже оставленную, тоже любимую, живущую с дочерью в Аргентине, и мы плакали и любили друг друга, а потом превратилась в Марику, и я целовал ее старое доброе лицо и пытался расспросить, добралась ли она до Нью-Йорка и встретил ли ее там сын, но она только улыбалась. Все мои любимые побывали у меня и все они были влюблены в меня и я был влюблен в них.

…

Вечером рай прекратился. Век догнал меня. И бросился мне на плечи. Открыл глаза и увидел рядом со мной похожего на Бабеля толстяка в белом халате. Колобок! В руке у него поблескивал шприц. Инстинктивно отпрянул. А он преследовать меня не стал, а постучал меня ладошкой по ступне, уютно покачал курчавой толстой головой и заговорил:

— Все хорошо, все хорошо, не бойтесь, это только укрепит вас и успокоит, укрепит и успокоит… маленькая доза мескалина… шучу, шучу.

Вколол иглу мне в бедро, не торопясь впрыснул лекарство, похлопал меня по плечу и закивал, как китайский фарфоровый бог счастья.

— Замечательно держитесь! Нервы как канаты. Другой бы на вашем месте… Поешьте немного, вот, тут, на подносе, а потом садитесь в кресло и поговорим… и погутарим… надо вам кое-что объяснить… а уж вы потом решите сами, что мы будем делать… да-с, сами решите.

Я съел булочку с маслом, выпил стаканчик апельсинового сока, встал, надел пижаму, подошел к окну.

— Мало что изменилось, не правда ли, капитализм только испортил их, — задумчиво заметил толстяк, — дома постарели, а их обитатели… сами увидите. Сходите на кухню… поройтесь в холодильнике… ощутите, что вы в реальности, а не в страшном сне. Мы постарались все в квартире оборудовать так, как тут было в вашей прошлой жизни, чтобы облегчить вам вхождение в жизнь новую, так сказать… Телевизора у вас тогда не было, и мы решили обойтись без него. И компьютера, конечно, тоже не было… зато радио, пожалуйста, слушайте сколько угодно, ваша Спидола к вашим услугам. На улицу выходить я вам сегодня не рекомендую, но завтра, будьте любезны, вы не заключенный и не заложник. А сейчас я готов ответить на все ваши вопросы. Устраивайтесь поудобнее в кресле… Спрашивайте, мальчики, спрашивайте.

Не знал, с чего начать. Ударил наугад:

— Марк и Борис живы?

Колобок-Бабель поморщился. После затянувшейся паузы каркнул негромко:

— Да.

— Они в Москве?

— Да.

— Они работают на вас?

— Какой вы догадливый! Штирлиц просто!

— Что вам от меня надо?

— Никак не могу поверить, что вы этого не знаете в мельчайших деталях.

— Что конкретно? Фильм, интервью, покаяние?

— Умница. Фильм уже монтируют… интервью пойдет отдельно. И еще кое-что.

— Сроки?

— Как раз на ваше Рождество, за несколько дней до Нового года покажем по всем программам. С переводом на английский и другие языки.

— Что будет, если я откажусь?

— Не откажетесь.

— Почему вы так уверены?

— Не откажетесь.

— Кто?

— И ваш сын и его жена и ваши внуки, и ваша первая жена. И… сюрприз… ах-ах… ваша Марика… все они у нас… и от вас зависит их судьба, здоровье. Мы не будем приносить вам каждый день на блюдечке пальчик… или глазик… но… кто знает, что придет ему в голову? Он ведь у нас мечтатель… пудинг наш кремлевский… не без игривости, знаете ли… может такое придумать, чего и в ваших рассказах не встретишь.

— Почему я? Я не фотогеничен.

— Шармант! А вы подумайте, почему вы. Вы сами виноваты! Сами на себя все и навлекли… и никого не вините, кроме самого себя. Тщеславие-с. Референты прочитали текстик ваш… да-да, о наших лондонских гешефтах… кое-что подчеркнули… и ему на столик положили на газетный. Он прочитал и решил вас, так сказать, лично пригласить.

— Очень лестно! А потом, что будет? Показательный процесс и казнь? Как неоригинально!

— У нас, как вы, наверное, знаете, не казнят. Процесс — конечно будет, но исход его будет зависеть от вашей готовности с нами работать. Палитра широкая. От пожизненного карцера… до освобождения и посильного вспоможения. Можем эту квартиру вам подарить… и писать позволим… и опубликуем хорошим тиражом.

Тут я не выдержал и хрястнул Колобка по толстой морде кулаком. А когда он упал, пнул его ногой в круглый живот, а потом бил по голове тумбочкой, пока он не сдох. Помочился на его окровавленный труп.

Шутка! Я конечно его и пальцем не тронул. Вопросов больше не задавал. Через час проговорил с трудом:

— Не трогайте моих, сегодня же освободите сноху с внуками, все сделаю как надо, будете довольны, и еще… дайте мне денек осмотреться и очухаться. Не убегу, не бойтесь.

— Понимаю, понимаю, что не убежите. Тихими стопами. Сейчас позвоню кое-куда, согласую и вам волю руководства сообщу.

Толстяк ушел на кухню и разговаривал там с кем-то по мобильнику минут десять. Вернулся сияющий.

— Ну вот, все согласовал, и денек для вас добыл, хотя были возражения, да-с, были-с. Сноху с внуками выпустим, как только закончим фильм и интервью, остальных — после процесса, завтрашний день ваш. Дома вы одни, а если погулять захотите или куда съездить, будет машина за вами следовать, с двумя сопровождающими, да, да, в штатском конечно, и подвезет вас, куда прикажете, и на всякий случай… Вы уж, пожалуйста, тут Джеймса Бонда не разыгрывайте, наше сопровождение воспринимайте как… персональную охрану. Москва, она такая… продырявить могут живот… в ваших же интересах здоровым и бодрым оставаться… да-с здоровым и бодрым. Вот вам мобильник для связи со мной… эту кнопочку нажмете, а потом вот эту… простенькое устройство. Смотрите, не навлеките беду еще на кого. Что же, разрешите попрощаться… как говорится, приятно было познакомиться… еда в холодильнике. Да, забыл сказать… не пугайтесь, если… как бы это получше сформулировать… если что-то будет не так, как вы себе представляли, даже совсем не так… даже невозможно и фантастично. Принимайте все спокойно и все-все будет хорошо.

Перед тем, как лечь, обошел квартиру. Обстановка действительно напоминала ту, что была у нас когда-то. Темный трехстворчатый шкаф, купленный в мебельном на Ленинском. Красная двуспальная тахта. Торшеры.

Штук тридцать книжных полок на стенах. Старые книги… добрые, единственные мои друзья… вы одни помогли не задохнуться в затхлой брежневщине, ощутить, не выходя из советской тюрьмы, радостную истому бытия свободного человека. Фолкнер, Пруст, Гессе, «Острова в океане»… с полсотни Литературных памятников… читабельная треть Всемирной литературы… десять томов «Махабхараты», Диккенс, Чехов, Дневники писателя… Булгаков, Торо, Бирс, Платонов, Рембо… даже крохотную «Лолиту» и огромного двухтомного «Дон-Кихота» с иллюстрациями Доре раздобыли чекисты.