— Прошу в машину.

В черном джипе Чероки было сильно накурено.

Мы отъехал с полкилометра вниз по Вернадскому и повернули направо. Выехали на тротуар у огромного нового дома, похожего на самолет.

— Вы поймите, поймите, это ведь не галлюцинация… Вот вы с газетками изволили пошутить… а миллионы людей это прочитали и расстроились… вы их не рассмешили, вы их обидели, это ведь наши люди… вы подумали что-то… а Колобок в муху превратился, улетел, и нет его, все… У него две дочери, жена, машина, служба… а он мухой летает! Может быть, извините, на какую кучку присел.

— Он мне грозил каждый день пальчик или глазик приносить на тарелочке.

— Он ведь какой-никакой, а человек! Жесткий, но пальцы у детей резать бы не стал. Проверял он вас. И мы вас проверяли, там в парке. Дело сложнее, чем на первый взгляд представляется. Много непонятного. А физики, те вообще, только руками разводят.

— Скажите, что известно, обещаю играть честно, в крыс или тараканов никого больше превращать не буду. Только гэбистов. Пошутил, пошутил.

— Я не спец… надо бы вам с Борисом поговорить. Короче, вы не один такой… есть и другие. Способности эти приходят и уходят. Как волны. И сила ваша или скажем, дальность, радиус действия, может автобусом ограничиваться, или площадкой, ну с футбольное поле… а может… кто знает… и всю Москву схватить или весь мир.

Тут старлей достал из кармана маленький пистолет, улыбнулся криво, показал опять свои налезшие один на другой передние зубы, и сказал:

— Вот, это бесшумный пистолет, я вас из него сейчас застрелю и этот мир, такой, какой он есть, зацементируется и опять будет подчиняться только законам природы. Но мне, нам, хотелось бы, чтобы этот мир стал лучше, потому я вас отпущу и попрошу хорошенько подумать и начать с нами дружески сотрудничать.

— Откройте рот.

Гена сейчас же почувствовал что-то, потрогал зубы рукой, побледнел и сказал:

— Спасибо.

— Мои родные действительно у вас?

— Да, и вашей силы не хватит их освободить. Они в специальном бункере, там неплохо, сам видел. Пять звездочек отель. Где бункер, не скажу, даже если вы меня в клопа превратите или на дыбу положите.

— В клопа я никого еще не превращал. Может, сейчас попробуем? Петя…

— Еще раз прошу вас ничего не делать спонтанно, не подумав, не взвесив. А родным вашим поможет только одно — если вы сделаете то, что мы от вас хотим.

— Что же вы хотите? Чтобы на Марсе яблони цвели, или чтобы ваш президент стал Римским папой?

— Нет, мы хотим, чтобы мир стал таким, каким он был до ноября 2013. Нужно осуществить что-то вроде перезагрузки, как в компьютере. Все остальное — наша забота. Мы исправим наши ошибки. Устроим все так, что и волки будут сыты и овцы целы. Подумайте, подумайте… Если вы не захотите сотрудничать, мы задействуем другого, неизвестного вам человека, мы зовем его, кхе-кхе, «волкодавом», который возможно превратит вас в кузнечика ваших внучат — в божьих коровок.

Высадили они меня у здания Исторического музея, рядом с конной статуей Жукова, у которого вся грудь в орденах, как в кольчуге. Посмотрел на памятник. Отметил про себя вопиющую бездарность автора. Сами собой пришли в голову пушкинские строки: «И, озарен луною бледной, простерши руку в вышине, За ним несется Всадник Медный, На звонко-скачущем коне…»

И тотчас выглянула на московском небе какая-то подозрительно бледная луна.

А бронзовый Жуков преобразился, потяжелел и словно вобрал в себя энергию пролетавшего мимо адского духа… поднял неожиданно царственно свою правую руку, недобро глянул на меня мертвыми глазами и загремел мелодично отделившимися от тела наградами. А затем… резким движением поднял коня на дыбы и соскочил с пьедестала. И тяжко поскакал в сторону Тверской, пугая туристов.

Я обошел здание Исторического музея и вышел на Красную площадь. По дороге обернулся и посмотрел на запарковавшийся недалеко от постамента джип. Старлей стоял рядом с машиной и укоризненно показывал на пустой постамент. Я пожал плечами.

Пошел к Мавзолею. Там, как оказалось, меня ждала засада. Другой черный Чероки, точная копия нашего, неожиданно резко стартовал от здания ГУМа и подлетел ко мне. Из него выскочили четыре мордоворота в штатском. Растопырили руки, чтобы меня заграбастать… Я закрыл глаза и джип и мордовороты исчезли. Я мог бы их забросить на Луну и оставить там издыхать, но… я всего лишь отправил их развеяться… в Челябинск, на площадь перед знаменитым памятником Ленину. Да-да, тому самому.

Мордовороты вначале ошалело глазели на памятник, потом начали тупо бегать по площади… и получили еще одну неприятность… восьмиметровый гигант спрыгнул со своей колонны, раскрыл бронзовые объятья и понесся за ними, картаво гогоча.

…

Стоящий невдалеке солидный дядя в шапке пирожком оторопело взглянул на то место, где только что стоял джип с открытыми дверями, потом на меня, съежился и убежал. Другие прохожие ничего не заметили. Их ожидал спектакль почище исчезновения джипа.

И опять все вышло само, я и глаз не закрывал, только на Мавзолей засмотрелся. Вспомнил один бородатый анекдот. И сейчас же это нелепое бетонное здание, облицованное порфиром и Лабрадором, начало вытягиваться вверх, как встающий из могилы призрак. Мавзолей превратился в готический собор, а собор — в колоссальные напольные часы с полукруглой горизонтальной дорожкой под циферблатом. Из часов на эту дорожку вели двое ворот.

И вот… прохожие и туристы завороженно глядят на часы высотой с кремлевскую стену… внутри часов что-то скрипит, скрежещет, поет… дверки открываются… и через правые ворота выезжает на середину дорожки броневик… в натуральную величину… в точности такой, как на известной картине Самохвалова. На нем стоит воскресший Ильич с воздетой правой рукой… похожий на мертвую рыбу.

Ленин оглядел площадь… вонзил взгляд в небеса, открыл рот, вытянувшийся в птичий клюв, и закричал резким, пронзительным, невыносимым голосом:

— Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

Прокуковав двадцать раз вождь мирового пролетариата захлопнул клюв… броневик увез его через левые ворота вглубь дьявольских часов, часы потихоньку опали и стали опять мавзолеем.

Люди на площади щипали себя за руки и терли себе глаза.

Я поплелся к Лобному месту. Старлей, наблюдавший в толпе за метаморфозой мавзолея, не стал меня преследовать, а посеменил назад к музею, оживленно говоря с кем-то по мобильному телефону.

Звонок старлея не остался без последствий.

Гена по-видимому позвонил агентам, контролирующим волкодава, и дал им указание выпустить его на охоту. Охоту на меня.

Началась охота даже забавно — народу на Красной площади вдруг стало заметно больше. Судя по одежде и прическам, эти, новоприбывшие, были не современными москвичами, а людьми сталинской эпохи. Было в их лицах и фигурах что-то особенное… тоска обречённых. И еще… эти люди были черно-белыми, как персонажи старых фильмов.