Тем не менее, как пишет Давиша, «историческая память — это не последовательность событий и в то же время не их совокупность… и хотя, вне всяких сомнений, бо́льшая часть истории Ирака была связана с авторитаризмом, в ней всегда был проблеск надежды на демократию…».[449]Поскольку Ирак старается избежать сползания назад к тирании или анархии, как стало уже привычным для этой страны, стоит иметь в виду, что в 1921–1958 гг. там все же существовало что-то вроде демократии. Более того, саму географию можно интерпретировать по-разному. При всей склонности Месопотамии к дроблению на отдельные группы, как объясняет Ходжсон, такое государство в действительности не является полностью искусственным и имеет корни в древней истории. Сама площадь для возделывания почвы, созданная Тигром и Евфратом, послужила основой для одного из узловых демографических фактов Ближнего Востока.

Все же любой демократический строй, который сложится в Ираке во втором десятилетии XXI в., будет неустойчивым, коррумпированным, неэффективным и достаточно непредсказуемым, и политические убийства, вполне возможно, будут при этом обычным явлением. Одним словом, демократический Ирак, несмотря на огромные запасы нефти и армию, подготовленную американцами, будет слабым государством, по крайней мере в ближайшее время. А его враждующие политики будут искать финансовой и политической поддержки в соседних державах — в основном в Иране и Саудовской Аравии — и в результате окажутся в определенной мере марионетками в их руках. Ирак мог бы стать более масштабной версией Ливана 1970–1980-х гг., разрушенного гражданской войной. Поскольку ставки в Ираке очень высоки — ведь люди, находящиеся у власти, благодаря коррупционным схемам смогут получать доступ к сулящим невероятное богатство запасам нефти, — внутренняя борьба, как мы уже увидели, будет долгой и жестокой. Статус прозападного оплота в центре арабского мира требует от государства внутренней силы и стабильности, но пока ничто не указывает на это.

Ослабленная Месопотамия могла бы предоставить возможность стать лидером в регионе другому демографическому центру арабского мира со значительными запасами природных ресурсов. Но сложно предугадать, в каком направлении будут развиваться события. Саудовцы по натуре нервные, нерешительные и ранимые люди. Это объясняется тем, что колоссальные запасы нефти сконцентрированы в стране с достаточно небольшим населением, которое тем не менее характеризуется большим количеством молодых людей, одновременно склонных к радикализации и стремящихся к демократии — именно это поколение стало основной движущей силой революций в Тунисе и Египте. Эпоха, наступившая после смещения Мубарака в Египте — стране с самым большим населением в арабском мире, — будет эпохой правительств, чьи активные действия, демократические или нет, будут направлены на укрепление власти внутри страны и на решение демографических проблем, связанных с верховьями Белого и Голубого Нила в Судане и Эфиопии. Эфиопия имеет население 83 млн человек, что даже больше, чем население Египта, а население Северного и Южного Судана составляет более 40 млн человек. В XXI в. борьба за водные ресурсы станет дополнительной проблемой всех правительств этих государств. Так вот, именно этой самой слабостью арабского мира и пытаются воспользоваться в собственных интересах Турция и Иран, призывая к созданию единого мусульманского сообщества — уммы.

Эта слабость проявляется не только в Ираке после вторжения, но и в Сирии. Сирия является еще одним важнейшим географическим полюсом арабского мира — со времен Средневековья и до сегодняшнего дня. В действительности Сирия претендует на то, чтобы быть в эпоху холодной войны местом,«где бьется сердце арабизма».

В 1998 г. я отправился на юго-восток от горной системы Тавр, спускаясь по крутым склонам из Малой Азии на равнины Сирии, где сосны и оливковые деревья периодически сменялись известняковыми холмами. Позади я оставлял стабильную и промышленно развитую Турцию, в которой национальная идея подкреплена географической логикой Черного моря на севере, Средиземного — на юге и западе и цитаделью горных цепей на востоке и юго-востоке. В этой крепости, построенной самой природой, ислам был частью демократической идеи. Но, покинув Турцию, я ступил на территорию, искусственно собранную из разобщенных лоскутков, которые скреплены только баасистской идеологией и сопутствующим ей культом личности. Фотографии президента Хафеза аль-Асада на каждой витрине и лобовом стекле каждой машины уродовали пейзаж. География не была определяющим фактором для судьбы Сирии — как и Турции, — но с нее все начиналось.

География и история говорят о том, что Сирия с населением 20 млн человек по-прежнему будет эпицентром волнений в арабском мире. Алеппо на севере Сирии — это город-базар, который исторически более тесно связан с Мосулом и Багдадом, чем со столицей Сирии Дамаском. Каждый раз, когда дела у Дамаска шли плохо, Алеппо возвращал себе былое величие. Когда бродишь по базарам Алеппо, Дамаск кажется невероятно далеким и незначительным. Базары Алеппо контролируют курды, турки, черкесы, арабы-христиане, армяне и другие народности в отличие от базара Дамаска, который по большей части является миром арабов-суннитов. Как в Пакистане и бывшей Югославии, в Сирии каждая секта и религия связана с определенным географическим регионом. Алеппо и Дамаск разделены центральными районами компактного проживания суннитского населения Хомса и Хамы. Между Дамаском и иорданской границей проживают друзы, а в укрытии гор рядом с Ливаном живут алавиты; и те и другие — остатки волн шиизма из Персии и Месопотамии, прокатившейся по Сирии тысячу лет назад. Честные и свободные выборы 1947, 1949 и 1954 гг. усугубили эти разделения, деля электорат в соответствии с региональными, религиозно-общинными и этническими границами. Покойный Хафез аль-Асад пришел к власти в 1970 г. До него в предшествующие 24 года правительство сменялось 21 раз. Он был «великим кормчим арабского мира» в течение 30 лет и, будучи не в состоянии построить в стране гражданское общество, не давал шагнуть в будущее. В то время как в Югославии на момент распада страны все еще существовала интеллигенция, в Сирии ее практически не было — настолько застойным был режим Асада.

Во время холодной войны и в первые годы после нее пламенная поддержка Сирией идеи панарабизма заменяла слабую ее идентификацию как государства. Великая Сирия — это географический термин османской эпохи. Она включала также еще Ливан, Иорданию и израильско-палестинский регион, так что границы современного государства Сирии представляют ее как довольно сильно усеченный вариант. Эта историческая Великая Сирия была названа ученым из Принстонского университета Хитти «величайшей маленькой страной на карте, микроскопической по размерам, но колоссальной по влиянию», чье географическое положение содержало в себе, на стыке Европы, Азии и Африки, «всю историю цивилизованного мира в миниатюре».[450]Сирия дала греко-римскому миру некоторых из величайших его мыслителей, среди которых стоики и неоплатоники. В Сирии было сердце империи Омейядов, первой арабской династии после Мухаммеда, империи, которая была больше Римской в самом ее расцвете. И именно здесь разворачивалась, возможно, наибольшая драма в истории между мусульманским миром и Западом — Крестовые походы.