Покосившись в сторону, где остались нардарец и дочь шехдадского управителя, и убедившись, что им неинтересно, какой заговор на этот раз составляют молодой мардиб и вельх, Фарр взялся за торбу Кэриса.

— Так, — только и сказал атт-Кадир, заглянув внутрь. — Послушай, Дэв, ты не перестарался? И вообще, в твоей поклаже не затерялось, скажем, ручного леопарда?

— Зачем тебе понадобился леопард? — не понял Кэрис. Он, ничуть не стесняясь, размотал свой плед, сбросил рубаху и протянул руку Фарру, державшему стопку новых вещей. — Мешок не может создавать живых существ, а только обычные предметы, используемые в обиходе. Не забивай себе голову всякой ерундой, переодевайся. И кстати, не вздумай назвать меня дэвом в Меддаи.

Спустя некоторое время Фарра стало невозможно узнать. Он натянул новые желтоватые шаровары из шелка, длинную льняную рубаху и хорошие сапоги из самой лучшей телячьей кожи. Затем очередь дошла до роскошного халата из белой тонкотканой шерсти с серебристым шитьем на вороте и рукавах. Завершал картину невысокий, искусно уложенный тюрбан с крупным зеленым камнем и султанчиком такого же цвета. Фарр так увлекся осмотром нового одеяния, что перестал обращать внимание на Кэриса.

— Повернись! — услышал он голос вельха. — Истинный мардиб, честное слово! Только сделай лицо посуровее и поумнее. Если спросят, откуда у тебя после такого долгого путешествия добрая одежда, скажешь, что сохранил во время бегства. Или купил по дороге, не желая показываться в Священный город в непотребных лохмотьях.

— Однако… — Фарр, разинув рот, уставился на Кэриса. — А… Ну и ну! Это волшебство?

— Не совсем, — сказал вельх, критически разглядывая Фарра. — Если ты имеешь в виду одежду, то это действительно волшебство, но не принадлежащее мне. Мешок — он сам по себе. Его создали неизвестно когда, мне он достался по случаю. Выиграл у одного типа… Очень помогает простому путешественнику не испытывать в дороге чрезмерных неудобств. Что же насчет внешности… Морок, отлично действующий на людей. Хорошо получилось?

— Н-неплохо, — заикнулся атт-Кадир. — Теперь я уверен, ты — настоящий дэв!

— Сколько можно повторять — я дэвом не являюсь! Если угодно, называй меня среди друзей по-вельхски: броллайхан.

— Мне такое не выговорить, — честно признался Фарр. — Дэв проще. Мало ли какие бывают у людей прозвища…

Кэрис преобразился. Конечно, изрядную роль сыграла саккаремская одежда: не совсем новый, но дорогой, великолепно украшенный бисером и шитьем шафрановый халат, вызывающе яркие алые шаровары… Более всего изменился облик. Кожа стала гораздо смуглее, глаза сменили цвет с серого на темно-карий, а волосы с дурацкими косичками вельх убрал под тюрбан. Другой человек, и по облику коренной саккаремец.

— Глуповатый спектакль, — как ни в чем не бывало заявил Кэрис. — Трое подданных шада, нардарец — и все на мергейтских лошадях. Ладно, соврем, что отобрали в бою у разъезда степняков.

— Потрясающе! — не переставал восхищаться Фарр. — Как у тебя такое получается? Драйбен, Фейран, езжайте сюда! Только взгляните на это!

— Как получается? — переспросил вельх. — Искусство иллюзий подвластно и людям, только вы разучились. Хочешь, как-нибудь покажу, как наводить самые простые мороки? Рад, что тебе понравилось… Между прочим, кто мне недавно говорил, будто волшебство, в отличие от чудес, имеет корнем злые силы?

Атт-Кадир не успел ответить, потому что подъехали явившиеся на зов нардарец вместе с Фейран. Девушка недоуменно уставилась вначале на Кэриса, а потом на Фарра, а Драйбен выдавил:

— Кэрис, это невероятно! Я только читал о подобном! Настоящее заклятье иллюзии как оно есть! Но вот одежда… Она-то не иллюзорна.

— Я догадывалась, что один из вас — волшебник, будто из сказки. — Фейран наконец-то узнала вельха, сохранившего черты своего лица, но загоревшего и теперь почему-то темноглазого. — Чувствовала. А ты, Фарр, превратился в настоящего священнослужителя — смотреть приятно.

Атт-Кадир покраснел и буркнул что-то неразборчиво-благодарное.

— Теперь осталось преодолеть последнюю часть пути. — Вельх, так и не расставшийся с редким для Саккарема прямым мечом, взял за узду свою кобылку, испуганно шарахнувшуюся от него в сторону. — Не задавайтесь вопросами о том, что мы будем делать после Мед дай. Фарр разыщет аттали, верховного Учителя веры Провозвестника, попробует с ним переговорить… А дальше… Перед нами весь мир, который мергей-там ни за что не завоевать, даже с помощью чужих богов!

Белый город, Звезда Провозвестника, Средоточие Истины, или, на саккаремском наречии, Дийа-л-Милла — Немеркнущее Сияние Веры, Аухад ал-Куфат Единственный из Могущественных, Благородный Меддаи встретил новоприбывших не суетой военного времени и не безумным столпотворением лагерей беженцев, но старательно поддерживаемым гвардией мардибов порядком, храмами белого мрамора (доставлявшегося к границам пустыни Альбакан из Дангарских гор и даже самой Аррантиады) и пышной зеленью оазиса. Некогда открытые Провозвестником родники, бьющие из зыбкой песчаной почвы, сейчас были забраны в каменные ограды и по желобам стекали в громадные, очень глубокие бассейны, выложенные синими плитками. Здешняя вода считалась священной, и, выпив хотя бы глоток, человек становился приобщенным к тайнам Предвечного.

Драйбен не без удивления наблюдал за тысячами людей, устроившимися вокруг зданий города, составлявших почти идеальный восьмиугольник. В основном саккаремцы, ушедшие от войны под защиту Атта-Хаджа. По древней, неписаной, но священно соблюдаемой традиции мардибы обязаны кормить бедствующих, да и сам Провозвестник сказал в Книге: "Накорми голодного". Благодаря несметным богатствам Меддаи святые мужи закупали у джайдов или нардарцев сколько угодно продовольствия, а воды в Белом городе имелось предостаточно… Но если однажды в эти хаотичные, однако прекрасно обустроенные стоянки беженцев ворвется конница сумасшедших мергейтов… Нардарский эрл поморщился, представив, какая бойня начнется.

Фарр вертел головой, с интересом рассматривая людей. Сотни пестрых кибиток и шатров, меж которыми бегают дети, изредка проносятся куда-то по своим делам собаки, женщины несут бурдюки с водой, взятой из священных водоемов. Многие из прохожих, заметив атт-Кадира, почтительно кланялись — на нем, как влитой, сидел халат мардиба, а изумруд на тюрбане свидетельствовал: этот молодой человек, лишь недавно обзаведшийся тенью тоненьких темных волос над верхней губой, может возносить молитвы Предвечному за простых смертных. Фарр, помня о достоинстве мардиба, отвечал легкими кивками.

Фейран, наоборот, вела себя так, как и положено женщине, оказавшейся в святая святых земель Полудня. Она полностью, до глаз, укрыла лицо своим платком, никогда не оборачивалась, чтобы посмотреть на что-либо, ее заинтересовавшее, а только поводила глазами, покорно опуская их, заметив взгляд чужого мужчины. Ехавший впереди всех Кэрис бормотал под нос:

— Где бы остановиться? Только не говорите мне, что в Белом городе деньги не имеют никакого значения… Фарр, слышишь, что я говорю? Делаем вид, что мы богаты. О, глянь направо! Вот это нам и требуется!