«22-го числа в армии при селении Тарутино производились земляные работы для укрепления позиции. Неприятель с жестокостью возобновил атаки против нашего авангарда; генерал Милорадович отражал их мужественно. Невозможно было уступить одного шагу, ибо позади на большое пространство к стороне лагеря продолжающаяся покатость оканчивалась речкой, и неприятель, овладевши возвышениями, мог видеть всякое движение в нашем лагере, а по речке расположив передовые посты, препятствовать водопою. Во время сражения со стороны нашей сохранен был отличный порядок. Неприятель, переменяя направление атак своих, всегда был предупреждаем силами соразмерными, которые, соединясь с чрезвычайной быстротою, не допустили воспользоваться малейшей выгодой; резервы не вступали в дело. Генерал-майор Шевич[1110], с искусством распоряжаясь кавалерией на правом фланге, выиграл даже некоторое расстояние; французские кирасиры не могли сдержать стремительного нападения нескольких эскадронов гвардейских наших улан»[1111].

Так началось то знаменитое трехнедельное стояние в Тарутинском лагере, которое совершенно различным образом подействовало на две воюющие армии.

«Сентября 23-го главная квартира армии нашей стала в деревне Леташевке, а арьергард — пред левым берегом р. Нары, имея аванпосты у ручья Чернишны, за которым стоял авангард короля Неаполитанского Иоахима Мюрата»[1112].

«Мы стали на Калужском тракте близ деревни Тарутино. Насыпаны редуты и батареи. Войска заняли укрепленный лагерь, можно было наконец не спеша и передохнуть. В лагере открылся настоящий рынок; маркитанты навезли все необходимые для жизни припасы. Начальником арьергарда был генерал Милорадович»[1113].

«На месте, где было село Тарутино, и в окрестностях оного явился новый город, которого граждане — солдаты, а дома — шалаши и землянки. В этом городе есть улицы, площади и рынки. На сих последних изобилие русских краев выставляет все дары свои. Здесь, сверх необходимых жизненных припасов, можно покупать арбузы, виноград и даже ананасы!., тогда как французы едят одну пареную рожь и, как говорят, даже конское мясо! На площадях и рынках тарутинских солдаты продают отнятые у французов вещи: серебро, платье, часы, перстни и проч. Казаки водят лошадей. Маркитанты торгуют винами, водкой… Отдых, некоторая свобода и небольшое довольство — вот все, что тешит и счастливит военных людей!»[1114]

Отдых — отдыхом, но про войну в этом лагере не забывали ни на минуту.

Из письма Роберта Вильсона лорду Каткарту[1115]. 27 сентября (9 октября):

«Неприятель, находясь прямо против нашей позиции, стоит смирно и подвергается ежедневному огорчению, видя, как казаки таскают фуражиров их — 43 кирасира и карабинера взяты в прошедшую ночь и 51 сегодня поутру.

Маршал Мюрат просил лично генерала Милорадовича, чтоб его кавалерии было позволено фуражировать по левую и по правую стороны французского лагеря, но Милорадович отвечал: "Как можно, чтобы вы лишили нас удовольствия брать, как кур, лучших кавалеристов французской армии?"»[1116]

«Между тем войска под командой генерала от инфантерии Милорадовича, стоявшие во все сие время впереди, всякий день отделяя свои партии, забирали по нескольку сот лучших неприятельских солдат, рассеявшихся по деревням для фуражирования. Квартира генерала сего всегда наполнена была множеством пленных, которых подробно допрашивая, отправляли в главное дежурство. Вот каким образом несметные ополчения Наполеона разрушились сами собою, как огромные глыбы весенних снегов»[1117].

«Здесь был перелом войны. Все успехи, следствие первоначального преимущества неприятеля над нами, были им приобретены, но с тем вместе и истощены. С нашей стороны все неизбежные жертвы были принесены: грозное и твердое отступление, бессмертными битвами ознаменованное, возвысило дух армии; новые подкрепления спешили к ней, отовсюду подвозы всякого рода водворяли и поддерживали изобилие, даже самую роскошь, в лагере, доставившем давно желанный и надежный отдых войскам. Тлевшая уже народная война вспыхнула и объяла истребительным своим малым огнем французскую армию. Партизаны начали свое дело. Каждый день стоит французам не менее трех сот человек при фуражировках… Цель перед Наполеоном убегала недостижимая. Мир — было слово для нас забытое и непроизносимое, непоколебима надежда на твердость Александра. Русский октябрь тешил и обманывал лучшими своими днями сынов Запада и Юга Европы, в сердце раздраженной и поднявшейся России проникших. Попытки вступить с Кутузовым в переговоры обращены в новую для врага сеть хитрым полководцем-дипломатом, которого, по слову Суворова, и Рибас[1118] не обманет»[1119].