— Что?… В общем, да. Мне приходилось.

— Катаклизмы легко списать на естественные экогеологические процессы… Глобальный социум так и сделал. И на протяжении многих веков соглашался терпеть Гауграз. Даже вести бессмысленную войну, перманентно провоцируемую смертовиками. Однако все это — пока речь шла о традиционном обществе, априори более слабом, достаточно безопасном. Но ведь вы, Юста Калан, побывав там, кое-что для себя выяснили, правда? Кое-что поняли — о них?

Да. Я кое-что поняла.

— Значит, вы согласитесь со мной: теперь все гораздо сложнее. Даже если предположить, что никто в Глобальном социуме не додумается занять место вашего брата (кстати, вы уверены, Юста, что у нас достаточно оснований это предполагать?) и за отсутствием лидера извне, с негаугразским менталитетом, все уляжется само собой… мы все равно не сможем больше жить рядом с ними. Не с традиционным обществом, тупо воюющим против нас нашим же устаревшим оружием, а, как вы сами сказали, качественно иной цивилизацией. Такого шока Глобальному социуму не вынести. Мы уже знаем, что они сильнее нас. Но нам никогда не понять, почему они веками не использовали против нас свою настоящую силу. И никогда не поверить, что не используют ее впредь — в любой момент.

Я ему не возражала. Я не соглашалась с ним. И то, и другое было бы совершенно бессмысленно. Наверное, впервые за все время нашего знакомства, которое со стороны казалось куда более близким, нежели было на самом деле, я просто молчала.

Однако напоследок ему, как всегда, удалось меня удивить.

— Вы сами видите, Юста, что у нас остается один и неизбежный выход. Я подаю рапорт о вашем возвращении. — Странноватый прищур голубых глаз. — Послезавтра.

Зачем ему понадобилось это «послезавтра»? Что это — все-таки союз? Или, наоборот, провокация?.. Вполне в его стиле. Или же мне просто дали возможность убедиться в собственном бессилии, навсегда лишив морального права возложить вину за неизбежную катастрофу на кого-нибудь другого?.. Может быть, и так.

И, может быть, он и вправду просто проговорился. А вовсе не подсказал мне — так ненавязчиво, вскользь — единственно возможный путь.

Я — обещала?

Если он действительно был, этот чужой голос в сознании, дрожащий, девичий. Его дочь; так она сказала. Девушка с почти моим именем. Так странно.

…И опять, как в детстве, перехватило дыхание, и капсула, последний раз взмыв вертикально вверх, очутилась под самым небом. Огромным и свободным (больше ни единой капсулы над городом), ярким, пронзительно синим, с кружевом ослепительных облаков. Один в один — декоративная заставка на потолочном мониторе. Фальшивка. Я успела привыкнуть к настоящему небу.

Дочь… надо же. У Роба — дочь?

Локоть врезался в пульт управления, капсулу сотрясло внезапной сменой скоростей и режимов. Аська!..

Нет. Я запретила себе даже увидеться с ней. Если девочка проходит сейчас курс психореабилитации, как говорил Винс, наверное, ей было бы логичнее закончить его без лишних стрессов. К тому же обстоятельства вполне могут сложиться так, что лучше бы она никогда и не узнала о моем приезде… А вдруг Далька ей скажет? Потом, слишком поздно, когда уже некого будет требовательно умолять: «Возьми меня с собой!..»

Аська. Она непременно поставит вопрос именно так, ребром, режуще-острым, как лезвие артефактного кинжала, — и не успокоится, пока не добьется моего согласия. И найдет способ спрятаться в какой-нибудь вместитель, если я ей откажу.

А ведь она, моя маленькая, моя взрослая Аська, реально может мне помочь. Никто ничего не заподозрит, если я полечу к ней: собственно, от меня и ждут именно этого. И, если разобраться, тут нет для нее почти никакого риска: всего лишь привести капсулу к месту назначения. Не могу же я просто запрограммировать маршрут в автоматическом режиме… это была бы верная смерть.

Которая уже не нужна.

«Передатчицы бывают нескольких видов. У кого к чему больше способностей. Одни могут принимать информацию на расстоянии, другие — транслировать, либо в направленную точку, либо широко, веером…»

— Попробуй еще раз.

— Нет. У меня нет сил.

— Юстаб…

— Ну хорошо, хорошо. Потом.

— Юстаб!

— Я сказала — попробую. Но я должна отдохнуть, ты это понимаешь? Или ты не останешься с отцом?!

— Нет, почему… Конечно, останусь.

И снова не скрипнула дверь, не хлопнул полог, не застучали, стихая книзу, шаги по ступенькам. Самым ощутимым, реальным проявлением ухода Юстаб был ее взгляд через плечо — тонким острием иглы для сшивания винных мехов. Мильям вздрогнула от безжалостного укола; сколько их еще придется вытерпеть? Может быть, и ни одного — все зависит от оставшегося времени. Если Юстаб не поспешит…

Она не поспешит. Тут уже ничего не поделать. Только ждать. Надеяться на «вдруг».

Мильям опустилась на кошму. Рядом с ним. Имеет ли для него теперь хоть малейшее значение, насколько она близко?

Его лицо уже снова обрело правильные очертания, только слегка загнулся книзу левый уголок рта, почти незаметный в бороде. Нос — чуть-чуть острее, чем… раньше. И лишняя, неестественная морщинка под левым глазом. Глаза безмятежно закрыты. Спокойные полумесяцы, опушенные до сих пор густыми и золотистыми, как свежевычесанная овечья шерсть на солнце, ресницами. Спишь?.. Спи. Матерь, как всегда, устроила все наимилосерднейшим образом. Конечно, тебе лучше спать, не зная, что ты наделал.

Исправить содеянное им — если еще можно хоть что-нибудь исправить — теперь это ее, Мильям, обязанность, которую не сбросишь с плеч. Непосильную, неподъемную, как ракушечная глыба… впрочем, некоторые северные женщины запросто удерживают их во время строительства одной рукой. Женщины.

Женщины великого Гау-Граза могут все — но за неисчислимые столетия ни одному мужчине не пришло в голову использовать их силу для войны. Поскольку это противоестественно, как зимний виноград или кипящие снега на горной вершине.

Но он это сделал. И ей не остается ничего другого, как только сделать то же самое.

«Передатчицы бывают нескольких видов…»

Когда-то — неужели совсем недавно? — соглашаясь стать устами Робни в Глобальном социуме, она заставила его поклясться, что Юстаб — никогда. Каким бы заманчивым ни казалось использовать ее. Самую могущественную волшебницу, с какой когда-либо вступали в союз древние силы великого Гау-Граза…

Робни сдержал слово. Это она, Мильям, сама превратила их дочь в передатчицу. Способную не только рассыпать веером по границе простейшие команды, которые каждый воин принимает то ли за собственную мысль, то ли за голос Могучего; не только связаться с другой, заведомо открытой на прием, — пусть через огромные расстояния глобальего мира; не только услышать из неимоверной дали чужой голос… Юстаб смогла гораздо большее. Невозможное. Никогда не постичь, каким образом она это смогла…