Когда они зависли над площадкой, Пряхин понял, что площадка покрыта свежевыпавшим снегом. Его опасения подтвердились буквально через несколько секунд. От вращающегося винта поднялся снежный вихрь, воткнутые в снег елки разлетелись в стороны, и он мгновенно потерял пространственное положение и визуальную связь с землей: глазу было не за что зацепиться. Уйти и сделать следующий заход не было никакой возможности, топлива не осталось и на круг. Весь окружающий мир сузился для него до размеров кабины, оставив для глаз две точки – красную лампочку остатка топлива и авиагоризонт. Радиовысотомер потерял свою надобность, при снежном покрове он начинал врать.

И тут Пряхин внизу неожиданно увидел зеленую с набалдашником травинку. Засохший стебелек кровохлебки не раскачивался, а трепетал под снежным вихрем, но держался за землю из последних сил. Пряхин вцепился в нее глазами, эта травинка стала их спасением.

По ней Пряхин определял расстояние до земли. Бортмеханик по авиагоризонту подсказывал крен. Медленно, очень медленно Григорий начал опускать машину. Сначала он почувствовал, что невидимой пока еще земли коснулось правое колесо, затем левое и дальше машина твердо встала на передние. Не успел он вытереть пот со лба и высадить медицинскую бригаду, как буквально через пару минут медики сообщили, что у больной упало давление. Она держалась до конца, а когда ей сказали, что все же прилетел вертолет, потеряла сознание. Евгения Ивановна решила сделать венесекцию, чтобы ввести иглу шприца, и тут неожиданно в поселке погас свет.

Пряхин попросил Торонова снять аккумулятор и принести его в дом. Второй пилот нашел провода, лампочку, и они дали врачам свет. Пока медики делали свое дело, экипаж заправил вертолет, и уже ночью они с больными вернулись на базу. Прощаясь с медицинской бригадой, Пряхин вручил Евгении тот самый сухой стебелек кровохлебки:

– Она спасла нам всем жизнь, – сказал он. – Так бывает.

Мог ли тогда Григорий знать, что вскоре Евгения Ивановна станет его женой, а тот стебелек будет талисманом до самого конца их совместной жизни.

– Ну а сейчас как? – спросил Торонов.

– Живу один, – помолчав, ответил Пряхин.

– Это не дело. Тебе надо иметь рядом женщину, – сочувственно сказал Торонов. – Придешь домой, не с телевизором же разговаривать. Может, помочь? Есть тут одна.

– Как-нибудь обойдусь.

– Я тебе уже сказал, мой сын Веллингтон тоже в столицу подался, – вздохнув, сказал Торонов. – Летает на парапланах. Недавно звонил мне. Ездил в Австралию и стал там чемпионом мира.

Пряхин слушал Торонова рассеянно, чемпионаты, полеты на планерах, вертолетах. Ему казалось, что все это осталось в прошлом. Неожиданно для себя Григорий подумал, что должен позвонить в Москву Наталье Владимировне. Ему захотелось послушать ее голос, узнать, чем она занимается и какая сегодня погода в столице. А может, привезти ей отсюда цветы? Например, ветку багульника. Он вспомнил, как перед отлетом в Сибирь зашел к ней. Она поднялась навстречу, едва он вошел, светлая, нарядная, с его голубым шарфиком на плечах, улыбнулась, мол, заметит или нет. Заметил, похвалил, сказал, что к ее глазам идет этот цвет. Умолчал только, что короткая стрижка делает ее похожей на подростка, и хорошо, что на ней нет той форменной с погонами рубашки. Она была рада именно ему, его появлению в офисе. Лишь только сейчас, отсюда, Григорий понял: она ждала его. Устало и запоздало улыбнувшись своим неожиданным мыслям, он начал рассказывать Торонову о предложении Королевой наладить полеты в Шумак.

– Так это надо к Сереге Елисееву обратиться, – заметил Торонов. – Они туда летают. Ты же его хорошо знаешь. Он, как и ты, работал за бугром, где-то в Африке.

– В Найроби, – уточнил Пряхин.

– Съезди к нему в Оёк. У него в ДОСААФе есть вертолеты. Если будет финансирование, мы можем еще пару вертолетов на крыло поставить.

– Хорошо, – согласился Пряхин. – Съезжу.

Разговор с Елисеевым получился недолгим, но, как посчитал Пряхин, хорошим. Елисеев пообещал подготовить всю документацию, переговорить с вертолетчиками и другими специалистами, которые могли бы пригодиться для этой работы.

– Мы на Шумак летаем редко, – сказал Елисеев. – Все полеты держатся на одном – авось пронесет! Там сейчас турбаза. Несколько вполне приличных комфортабельных домиков, столовая. В основном туда прут по горным тропам «дикари», в прямом и переносном смысле! Они живут в зимовьях, палатках, шалашах и, естественно, после себя оставляют горы мусора. Мы договорились с директором, оттуда в мешках забираем отходы: консервные банки, пакеты, пленку, стеклотару и прочий мусор. Вывезли уже больше пятидесяти тонн.

– На Байкале уже завалили Ольхон, – заметил Пряхин.

– А раньше какая там была чистота! Какой Господь сотворил Землю, такой она там и оставалась. А что думает по этому поводу губернатор, власть?

– Им, Гриша, до этого нет дела, – усмехнулся Елисеев. – Кто и когда с нами советовался? Тот же Ольхон! Раньше туда за день выполнялось несколько рейсов. Сегодня аэродром есть, его в чистоте и опрятности содержит Прокопьев. Ты его помнишь! Но туда уже лет пятнадцать никто не летает, все туристы едут через Малое море. Часами стоят в ожидании переправы. Так вот, каждый день Прокопьев включает радиостанцию и сообщает погоду на аэродроме, кому и зачем – неизвестно. Он там как последний самурай. Денег ему не платят, живет подсобным хозяйством. А вот на Шумаке нет своего Прокопьева.

– Но зато там есть целебные источники, – вспомнив слова Королевой, сказал Пряхин.

– Поздно пить боржоми, – усмехнувшись, сказал Елисеев. – Здесь нужна не прихоть отдельного человека, а государственная программа.

Пряхин был согласен с Елисеевым. Но он догадывался, Жанна Андреевна ждала от него иного. Для нее было важно понять, как быстро и наименее затратно наладить полеты на Шумак.

Вечером Пряхин позвонил Наталье Владимировне в Москву. Она обрадовалась звонку, сообщила, что Королева сейчас с сыном отдыхает в Испании, но сразу же после отпуска собирается поехать к мужу на Байкал. Затем сказала, что Арсений Петрович интересовался, когда Пряхин прилетит в Москву.

– Дудко привык, что все у него должны быть под рукой, – сказала она. – А то нас здесь бумагами завалили, сплошная переписка.

Пряхин догадался, что его опять хотят использовать как сочинителя приветственных и прочих адресов.

– Наталья Владимировна, может быть, вы в курсе, Арсений Петрович прочел мой, вернее, не мой, а правленый сценарий?

– Григорий Ильич, он прочитал, – уже другим и, как показалось Пряхину, поскучневшим голосом ответила Наталья Владимировна и, кашлянув, замолчала.

– И что? – поинтересовался Пряхин, уже поняв, каким будет ответ.

– Сказал, что вы не Бергман.

– Это высокая оценка! – засмеялся Пряхин. – Называется: осудил овин баню. К тому же Арсений Петрович должен помнить, что в «реземю» у меня фамилия не Бергман.