Маслянистый взгляд его черных глаз вцепился в Вилема, который медленно покачал головой из стороны в сторону. И внезапно черты лица Монбоддо приняли торжественное и официальное выражение.

— Кстати говоря… — Его взгляд теперь обратился на шкатулку, которую Вилем по-прежнему прижимал к груди. — Я полагаю, у нас с вами также есть одно дельце, герр Йерасек. К вопросу о некоторых других странствующих сокровищах. Но давайте обсудим его подробно после завтрака, вы согласны? Вы выглядите совсем усталыми, мои дорогие!

Сначала принесли стулья, затем подали есть — жареные свиные потроха, деревенское кушанье, за которое Монбоддо извинился и, подмигнув им, пояснил, что Стини любит такую простую пищу, поскольку его мать была служанкой. Ни Вилем, ни Эмилия не смогли съесть больше нескольких кусочков, но аппетит Монбоддо не устрашился простоты упомянутого блюда, заткнувшего ему рот достаточно надолго для того, чтобы Вилем успел поведать свою историю. Дотошно и без утайки он поведал о крушении «Беллерофонта», о «Звезде Любека» и о преследователях в черных камзолах, о береговых пиратах и о том, что сэр Амброз собирается нанять спасательное судно с водолазным колоколом, чтобы поднять ящики, и еще один корабль — для перевозки спасенного груза.

Когда Вилем умолк, не столько достигнув конца истории, сколько впав вдруг в какое-то смущенное и тревожное молчание, то дом, казалось, погрузился в полнейшую тишину. Через окно проникали далекий звон церковного колокола и дыхание свежего, лишенного запаха ветра. Когда шпалеры слегка заколыхались, Эмилия услышала плеск весел и чуть погодя увидела подходящую к воротам пристани длинную барку с каким-то скульптурным украшением на борту. Незаметно она вновь перевела взгляд на Монбоддо.

Он откинулся на спинку обтянутого шелком стула, помахивая в воздухе носком черного башмака. Казалось, что он вот-вот расплывется в очередной самодовольной ухмылке, а вернее, что ему с трудом удается не расхохотаться, словно Вилем рассказывал какую-то запутанную, но увлекательную историю, некий непристойный анекдот, чья комичная развязка ему уже известна. Тихо срыгнув, он вытер бородку тыльной стороной ладони. Взгляд его черных глаз, оторвавшись от покачивающегося ботинка, вцепился в Вилема. Кормовое весло прошелестело в речной воде, и ботинок прекратил свое безостановочное движение.

— Так-так, — сказал он философским тоном, вздохнув полной грудью, — несчастье, причины которого в основном известны. Настоящая трагедия. Спастись от войск Фердинанда только для того, чтобы пойти на дно у берегов Англии! О боже, Стини совсем расстроится, уж поверьте мне. И принц Уэльский, разумеется, тоже. Крайне огорчительно. Из того, что Стини говорил мне об этой тайной договоренности, я понял, что Бурламаки уже собрал большую часть денег. Одному богу известно, как ему это удалось — или какую фантастическую историю он придумал для итальянских банкиров. Но не все потеряно, не правда ли? Отнюдь не все. Водолазные колокола, вы говорите? Подводная лодка? — Похоже, он нашел эту идею весьма занимательной. — Да уж, сэру Амброзу никак не откажешь в изобретательности. А как насчет манускрипта… м-да… его, по крайней мере, удалось спасти, не так ли?

Его взгляд опустился на шкатулку, которая, казалось, съежилась на полу между ног Вилема. Встревоженный Вилем сидел на краешке стула, напряженно выпрямив спину.

— Да, — медленно сказал он, — это манускрипт. В этом мы уверены.

— Ну да, манускрипт, — повторил Монбоддо. — «Лабиринт мира». По крайней мере, и на том спасибо.

Он мечтательно вздохнул — и умолк. Его взгляд изучал свежеоштукатуренный потолок, где на рельефном плафоне с завитками и листочками был вылеплен герб Бекингема. Через окно за его головой Эмилия видела, как два человека в зеленых ливреях подтягивают блестящее судно к пристани. На борту теперь появились и другие люди в ливреях. Судно с глухим стуком ударилось об одну из швартовочных тумб. И вдруг занавес дернулся, скрыв из виду этот речной пейзаж.

— А вот интересно, есть ли у вас ключ? — небрежным тоном пробасил Монбоддо.

Вилем вздрогнул. Он напряженно вытянул шею, словно пытался уловить в воздухе какой-то ускользающий аромат: так олень на лесной поляне прислушивается к тихому треску сучьев.

— Ключ, сэр?

— Да. Ключ от этой шкатулки. Не доверил ли вам его случайно сэр Амброз? Печально, — проронил он тем же небрежным тоном, когда Вилем, удивленно раскрыв глаза, отрицательно покачал головой с какой-то тревожной решительностью. — Ужасно печально. Он мог бы избавить нас от лишних усилий.

Скрипнув обтянутым шелком стулом, он лениво отклонился назад и подхватил своей волосатой лапой инструмент — железный ломик, — стоявший у окна.

— Ну и что же, как вы думаете, мои дорогие? — Он помахал инструментом. — Рискнем мы открыть этот замок?

— Нет-нет, — с запинкой сказал Вилем. — Мы должны подождать…

Но Монбоддо уже наклонился вперед и схватил шкатулку своими толстыми лапами. Вилем нерешительно поднялся со стула. И в этот момент через окно из сада донеслись чьи-то похрустывающие шаги по заиндевелой земле.

Потребовалось несколько минут, чтобы открыть шкатулку. Она оказалась крепкой штучкой, вырезанной из красного дерева, срубленного на берегах Ориноко. И при этом также весьма ценная — одна из самых ценных среди многочисленных шкатулок Рудольфа, хранившихся в Испанских залах. Ее поверхность украшали алмазы из Аравии, лазуриты из Афганистана и изумруды из Египта, а кроме того — чистейшее золото, добытое в горах Мексики и перевезенное через океан испанским торговым флотом. Однако Монбоддо, этот великий знаток произведений искусства, не проявил должного уважения ни к ее красоте, ни к ценности. Он нанес три яростных удара по крышке и петлям, прежде чем Вилем успел вмешаться.

— Прекратите, я вам говорю. — Он попытался удержать толстую руку Монбоддо, когда тот снова размахнулся. — Нужно подождать, пока… — Но уже через мгновение мощный удар куда более крепкого Монбоддо сбил его с ног, и Вилем распростерся на полу.

— Без труда, — ударив еще раз по крышке, прорычал Монбоддо в свой воротник, — не вытащишь и рыбку из пруда.

Он пристроился на корточках около шкатулки и, покраснев от натуги, крякал, как будто сидел на ночном горшке. В глубоких морщинах у него на лбу скопились капли пота. Он пытался просунуть конец ломика под скобу, потом под язычок и, наконец, под дужку висячего замка, пытаясь сломать хоть что-то.

— Черт!

Ломик скользнул по замку, вызвав ответный металлический стон. Крышка скрипнула, словно протестуя, и затем глуховато зазвенела, когда Монбоддо, размахнувшись, нанес очередной яростный удар своей железякой. Один из камней раскололся, и его осколки, блестящие и голубые, как стрекозы-красотки, рассыпались по полу и закатились в угол. Поднявшийся с пола Вилем опять забормотал что-то протестующее. Эмилия слегка отступила назад. Она услышала, как на первом этаже хлопнула дверь, и собаки вдруг устроили новый переполох.

— Ахилл! Антон! Нельзя, фу, нельзя, нельзя!

Монбоддо уже стоял на коленях и, ругаясь вполголоса, с силой пропихивал плоский носик своего инструмента под засов — а потом навалился всем своим весом на другой конец ломика. Его голова затряслась от напряжения. Наконец золотая навеска замка вновь лязгнула, ее металл деформировался, и один из крепежных гвоздиков вылетел на свободу.