Лишившись прежнего дома и имущества, моя семья нашла себе новое пристанище в Воуденберге, что в провинции Утрехт. Там в сельской местности их окружали честные и готовые помочь люди. Их ближайшим соседом оказался очень дружелюбно настроенный к ним фермер, который даже согласился прятать у себя мои письма к родным.

Что интересно, местная полиция очень быстро начала наносить визиты моей семье. Они были уверены, что мы с Эвертом настолько глупы, что станем навещать семью, особенно в какой-нибудь из народных праздников, и поэтому всегда прятались возле дома моих родителей в такие дни. Полиция хотела подловить мою семью хотя бы на чем-то. Когда один из полицейских обнаружил фотографию миниатюрного аэродрома с моделями самолетов, который, мы с Эвертом в детстве соорудили в саду, то мою семью чуть не обвинили в шпионаже за военными объектами!

Так или иначе, давление на гражданское население постепенно стало ослабевать. Однако все было совершенно иначе по отношению к бывшим добровольцам. Еще в 1950 году 5000 голландских солдат, вернувшихся на родину после освобождения из русских лагерей для военнопленных, были немедленно арестованы и приговорены. При этом власти оказались настолько циничны, что этих людей, содержавшихся в камерах, начали навещать офицеры спецслужб, которые в связи с «холодной» войной собирали информацию о Советском Союзе. Выйдя на свободу через несколько лет, бывшие добровольцы оказались людьми без гражданства. Голландия перестала признавать их своими гражданами!

Столь же драматичная ситуация складывалась и в других европейских государствах. Только в Норвегии 7000 добровольцев были осуждены на срок до четырех лет. В Дании было приговорено 7717 человек. В Бельгии только к смерти приговорили 3193 «коллаборациониста». И даже в тех случаях, когда подобный приговор не приводился в исполнение, добровольцы были обречены на долгие годы заключения. Не осталась в стороне и Швейцария, где перед военным трибуналом предстало 1300 бывших добровольцев.

Еще в 1952 году репрессиям подверглись 5200 французских добровольцев, сражавшихся против большевизма, которые до этого избегли подобной участи, участвуя в боевых действиях в Индокитае или находясь на службе во Французском иностранном легионе.

На Балканах еще задолго до этого, в 1945 году, партизанами Тито было уничтожено 11000 словенских добровольцев. Впоследствии еще 90000 хорватских солдат движения усташей[29] также получили приговоры разной степени жестокости. Британцы, поправ все международные законы, передали русским 35000 казаков. В результате часть из них была расстреляна, а часть направлена в лагеря. Нейтральные шведы, не так давно процветавшие благодаря контрактам с Германией, выдали русским скрывавшихся у них солдат прибалтийских дивизий.

Во всей Европе шла массовая травля бывших добровольцев. И даже в современных Нидерландах никто не хочет признать неоспоримый факт, что добровольцев, надевших униформу цвета фельдграу, было значительно больше, чем тех, кто добровольно пошел воевать на стороне союзников и надел униформу цвета хаки.

После войны мы с Эвертом долгое время не сознавали, что принадлежим к одному поколению. Поколению, которое понесло самые большие потери в ходе Второй мировой войны. Судьбе тем не менее было угодно, чтобы мы оба выжили и начали заново строить свою жизнь.

Мы оба обзавелись документами, которые хотя и не соответствовали нашим настоящим именам, но тем не менее позволяли жить в британской зоне. Более приемлемой альтернативы у нас в то время попросту не было. Теперь, чтобы не умереть с голоду, мы должны были найти работу и хотя бы временную крышу над головой. Мы не смогли отыскать в Детмольде ни того, ни другого. Значит, нам следовало попытаться найти все это в другом городе.

Мы узнали, что в области Рура требуются шахтеры. Это была крайне сложная физическая работа, но зато каждый шахтер мог быть уверен, что его ежедневный рацион будет содержать не менее 2864 калорий. А это означало, что наш желудок будет полон! Других приемлемых вариантов работы не было ни у меня, ни у Эверта, и мы решили пойти в шахтеры, чтобы использовать эту работу как трамплин для построения дальнейшей жизни. Тем более что вместе с работой нам предоставлялось и жилье. Проблема состояла лишь в том, что в то консервативное время я мог получить жилье на двоих с Бригиттой только при условии официальной регистрации наших отношений. Новой разлуки не могли вынести ни я, ни она, поэтому у нас не было иного выхода, кроме как пожениться. Однако это означало трехмесячное ожидание нашей очереди в местном отделе записей актов гражданского состояния. Нам помог господин Снюверинк. Благодаря своим связям в местном городском совете он сумел значительно ускорить регистрацию нашего брака. Помимо всего прочего, это оказалось крайне полезно для меня еще и в том плане, что в результате у проверяющих не осталось времени для того, чтобы выяснять мое прошлое. А ведь это привело бы к трагедии, если б они установили мою настоящую личность и национальность! В моих тогдашних документах подлинной была только фамилия Фертен.

Бракосочетание было назначено на 12 декабря 1947 года. Та зима выдалась очень холодной, и в отделе записей актов гражданского состояния стоял почти такой же ледяной холод, что и снаружи. Но это, конечно, не помешало нам вступить в брак. Нашими свидетелями стали господин и госпожа Снюверинк. Наш роман с Бригиттой начался в разрушенном войной Бреслау летом, за восемнадцать месяцев до этого дня. Мы окончательно связали свои судьбы друг с другом в холодном зимнем Детмольде. С тех пор прошло больше полувека, но мы по-прежнему вместе и точно так же любим друг друга, как и в самом начале наших отношений.