Внезапно меня начало осенять.

Итак, я нахожусь среди фрагментов различных культур и столетий. Но кто бы мог их собирать — кому это могло понадобиться? И кто они — дети колонистов Прото-Лондона? Наверняка я знал только одно — нас разделяет эволюционная пропасть в сотни раз большая, чем та, что разделяет нас с морлоком. Сколько же должно было втиснуться культурной жизни — а ведь они начинали далеко не с нуля, потомки детей ХХ века — в эти мириады лет? Возможно, все это смешение стилей было устроено специально для меня — так как они уже не знали, к какой эпохе меня определить, и на всякий случай снабдили по возможности всем необходимым.

Как ни крути, получалось, мне предстояло попасть в далекое — и, увы, уже недоступное настоящее — прошлое и одновременно будущее, которое теперь ушло в прошлое. То, что в настоящем не было настоящем. Мне предстояло отыскать свободу и свой век. Мне, затерянному во множественности миров и историй!

Думается, провел я в этой клетке недели две. Свобода пришла внезапно.

Было это так.

Я проснулся во тьме. Без очков. Сел, протирая глаза. Сначала я никак не мог сообразить, что же меня разбудило, что потревожило мой сон посреди ночи — но тут же услышал звук, от которого сердце застыло на миг.

Это было чье-то дыхание. Не мое, мое замерло вместе с сердцем. Чувства мои обострились за время вынужденной изоляции от мира.

Бледный свет, похожий на лунный, падал в мою комнату. Дверь была открыта.

Да, в стене была дверь — как я мог не отыскать ее, ума не приложу. Или они сделали ее только сейчас. Мне казалось, что я запакован, запаян внутри этой комнаты, из которой потерял надежду найти выход.

Ромб света растянулся на серебристо-желтом песке.

Это уже не очки, это был настоящий свет. Свет ИЗВНЕ.

И тут я понял. Это не свет — это сама дверь имела форму ромба. Начиналась она шести дюймов выше пола — то есть порога — и прорезалась как раз там, где находилась рама фальш-окна, которое я тщетно пытался открыть все это время. Дыхание стало слышней — а затем и голос. Схожий с журчанием ручья — голос, который я узнал мгновенно!

Дверной проем уводил в другую комнату по соседству, размером и формой в точности воспроизводящую мою. Но здесь уже не было этих лже-окон, никакого неуклюжего декора, ни песка на полу — стены были совершенно голыми, без обоев и несколько прикрытых экранами окон иллюминаторов, а также дверь, в которой одиноко торчала рукоятка. Мебели здесь не было никакой и комната была загромождена, по сути, единственным предметом, я бы даже сказал — артефактом — той самой пирамидой, что привиделась мне не то в страшном сне, не то в еще более ужасном «наяву», на операционном столе. Это она возилась над моим телом, что-то там разрезая и сшивая. При этой мысли ко мне подступила тошнота. Высотой машина была с человека, широкая в основании, и, как всякая пирамида, наверняка очень устойчивая. Это я отметил бессознательно — на случай, если понадобится свалить ее, «сбить с ног» — точнее, этого трюка у меня уже не получится. Ну, посмотрим, что дальше. Вообразите шестифутовую пирамиду, покрытую металлическими муравьями, и вы поймете, о чем идет речь.

Но не это чудовище привлекло мое внимание — в углу, за пирамидой, в каком-то полушлеме-полуочках — стоял он, Нево.

Я бросился к нему, протягивая руки. Однако морлок довольно холодно отреагировал на мое появление.

— Нево, — заговорил я. — Не скажу, чтобы ты был рад нашей встрече. Совсем спятил в одиночке за две недели?

Тут я заметил, подойдя поближе, что выбитый глаз у него на голове заменяет оптическое устройство. А пирамида вовсе не теснила его в угол. Напротив — от его хитроумных очков отходил электрический шнур или трубка, исчезавшие внутри этой пирамиды. Муравьи на ее поверхности находились в безостановочном движении — вот отчего эта форма с самого начала показалась мне зыбкой, вибрирующей. От такого вида у меня и у самого пробежали по спине мурашки. Я поежился, затем перевел взгляд на Нево. И снова содрогнулся, представив, что мне в череп всадили подобное устройство.

Другой его глаз, живой и серо-багровый, с непониманием уставился на меня.

— О чем ты говоришь? — произнес он. — Наша встреча состоялась по моей просьбе. Вижу, ты здоров, невзирая на душевное состояние. Как прошло замораживание?

Этот вопрос застал меня врасплох.

— Какое еще замораживание? — я незаметно потер кожу, убеждаясь, что со мной все в порядке.

— Значит, все в порядке. Они свое дело знают.

— Да кто — они?

— Универсальные Конструкторы, — он кивнул на пирамиду:

— Вот он и его родственники.

Тут я заметил, как старательно вычесана и прилизана, переплетена его грива. Морлок попал в идеальные условия — никакого солнца и куча автоматов, которые обслуживают тебя: он был как король среди придворных, которые доставляли ему все, что заблагорассудится.

— Вижу, лунный свет пошел тебе на пользу, морлок, — сказал я с улыбкой. — Вот и очков тебе уже не надо.

— Конструкторы вылечили мои ноги, руки, исцелили все переломы — честно говоря, теперь я так же здоров, как когда, когда мы отправились из моего времени на твоей машине.

— Но как же твой глаз — им восстановить не удалось?

— Глаз? — в замешательстве переспросил он. Трубка с глухим «чпоком» отсоединилась от пирамиды. — Нет, глаз они восстановили именно так, как захотел я. Правда, объяснить это конструкторам оказалось непросто.

Он повернулся ко мне.

Его глазница зияла пустой дырой — и лишь на самом дне ее поблескивало нечто металлическое, находясь в беспрестанном движении.

Оказывается, наши потомки еще как позаботились о гостях, которые могли появиться на опустевшей замерзшей планете… В отличие от моего уединенного заключения, Нево не отказывал себе в комфорте. У него было целых четыре комнаты, да к тому же с окнами — оказывается, наши новые хозяева просто не получили заказ от меня — поэтому я сидел как в кутузке) Но самое обидное, как я опозорил в своем лице человечество — автоматы посчитали морлока в отличие от меня разумным существом. А мне выделили кошачий закуток с песочницей!

В одной из комнат — таких же голых, без мебели, я заметил странный предмет. Двадцать на шесть футов, покрытый мягкой тканью. По краям у него были кармашки-сеточки. На столе был единственный шар.

Смысл этого устройства оставался мне загадочен и неясен. Почему только один шар?

В смятении отойдя от стола, я принялся обследовать двери и окна. Все как обычно — двери открывались от нажима на рукоять, но выводили они только в другие четыре комнаты, выхода наружу не было. Оказывается, панели открывались искусно вмонтированными в стене кнопками — и за ними был виден мир нового 1891, мир Белой Земли.